Не выпускайте чудовищ из шкафа

Про Анну и обитателя её шкафа я уже как-то писала на writober, а это зарисовка на ту самую случайную фразу (как это - не выпускать? что же теперь, держать бедное чудовище, метафорическое или сказочное, взаперти? оно, бедное, так совсем одичает!). И так стало жалко это воображаемое чудовище...

Иногда Анна гадала. Нет, никаких карт, в которых она разбиралась не больше, чем в рунах - из последних и вообще знала разве фейху, потому что та была на слуху. Просто брала электронную читалку, тыкала в файл наугад, переходила куда-нибудь в середину и читала первую фразу, которую выхватывал взгляд. Ну да, раньше проще было - берёшь бумажную книгу, гладишь по корешку, приветствуя, как друга, с которым давно не виделись, потом открываешь её, перелистываешь, книга услужливо открывается на самых любимых местах, читаешь один отрывок, другой, пролистываешь дальше - и благополучно забываешь, что вообще-то хотела погадать и вообще завтра вставать с утра на работу.
"Не выпускайте чудовищ из шкафа" - предупредила читалка.
Анна перечитала фразу. Подумала, перечитала ещё раз.
Вот скажите, каких именно чудовищ и из каких именно шкафов? Должен быть это платяной шкаф из тех, в которых полагается держать шубы и проход в Нарнию, или какой-нибудь кухонный шкафчик, где водятся кофейный дух в специальной баночке с зёрнами, корица палочками и страшный зверь кофемолка? Или, скажем, холодильный шкаф, где уж точно кто-то чудовищный водится, иначе почему все продукты в нём заканчиваются так быстро?
И можно подразумевать под чудовищем даже её хоря - вот уж совершенно точно чудовище, особенно если оставить его незапертым и без присмотра!
Да и сама Анна, как все люди-совы поутру, тоже в некотором роде чудовище (притом очень сонное), пока не осознает себя человеком и не выдумает заново мир вокруг. Правда, сама она в шкафу не обитает, но шкафы-то у неё есть!
Можно, конечно, воспринимать результат гадания буквально, но разве любое предсказание не обязано быть неясным и туманным?..
Как всем известно, при любом нежеланном предсказании следует прежде всего развеять напущенный туман, в котором эти предсказания единственно водятся. При любой попытке логичного объяснения рассыпается, как не испорченный кинематографом вампир на солнышке, всякое предсказание.

Подумав немного и решив всё же воспринимать результат гадания скучно и буквально, потому что, в конце концов, даже бедняжкам-предсказаниям хочется быть выгулянными, то есть сбывшимися, Анна, сходив сперва на кухню за взяткой, постучала в дверцу платяного шкафа.
Дверца со зловещим скрипом приоткрылась, замигал верхний свет, до того вообще-то выключенный.
- Держи булочку, - сказала в зловещую тьму Анна. - С корицей. Предсказание, между прочим, велело не выпускать тебя из шкафа.
Когтистая лапа протянулась из тьмы, выхватила булочку, и дверца шкафа захлопнулась, едва не прищемив Анне нос.
- Эй, - снова деликатно постучала она в дверцу. - Ты же не веришь в предсказания? Вышло бы. Погуляло. Шкурку лохматую проветрило бы.

Внутри шкафа заворочались, заставив его ходить ходуном, но никто вылезти и не подумал.

На самом деле Анна даже не знала, лохмато ли целиком её шкафное чудовище, или, скажем, чешуйчато и рогато вдобавок, потому что на глаза оно при всей любви к спецэффектам из ужастиков не показывалось. Дань булочками, правда, исправно принимало и шебуршилось в шкафу на манер котика. И иногда даже выдавало что-нибудь из висящей в шкафу одежды, правда, с крайней неохотой.
Анна всё ещё не теряла надежды приучить обитателя шкафа к своему обществу и всячески цивилизовать и потому постучала в дверцу ещё раз.
В конце концов, предсказания, конечно, тоже жаль, они, бедняжки, и так разучились сбываться в современном мире, но родное шкафное чудовище как-то жальче.
Но на дальнейшие уговоры в шкафу зловеще молчали.
Всё же её чудовище в шкафу было ужасно застенчивым. И, может быть, даже верило в предсказания.

запись создана: 22.02.2025 в 20:29

@темы: рассказки о чудовищах, сказки

---

Отражение города

Прим: водяная лошадка здесь - Кельпи, которая укрылась в мире людей, спасая человеческого ребенка - тэг "водяная лошадка", близняшка-лисичка Рици - это Патриция из сказки "Ведьма лис" по тэгу "ведьмы", Талиесин - ранее упоминаемый в "сказках города N" метрофейри, рисующий рыб и мордашки котиков, вся троица героев - именно те, кто создадут "радио Нигде-Никогда". А тэг для города-отражения я пока не придумала.

Рыбы были на проржавевших воротах, за которыми дремал старый дом, плыли по бетонным заборам, красовались на стенах домов, ныряли в светящиеся вывески магазинов, стоило отвести взгляд.
Нарисованные рыбы. Начертанные мелом, баллончиком с краской, углём, едва обозначенные силуэты и полноценные рисунки.
Нудные, выматывающие осенние дожди не удивляли: рыбам нужна вода, а коли рыбы те - творение рук фейри...

Лисы не слишком любили дождь, хотя, в отличие от диких родичей, были вполне городскими и привыкли к удобствам городской квартирки. Мокли хвосты, непослушно путаясь под ногами - хоть их и не было в этом облике, но были где-то ещё, - и это ужасно раздражало, как и ощущение набравшего воду меха.

- Талиесин, ты зачем рисуешь рыб? - в один голос спросили Рик и Рици, дружно сморщив носы от резкого запаха краски.
Но, как и у всех лис, любопытство родилось едва не раньше их самих.

Фейри переложил кисть в другую руку, поправил сползающий берет, весь в разноцветных пятнах.
Лисы подозревали, что пятна не появились случайно, да и весь облик фейри буквально повторял образ безумного художника в представлении людей.
- Чтобы были, - лаконично отвечал он.

Рик и Рици обменялись взглядами. Нет, идей не было. Поглядели на хмурое небо. Что-то там было про рыб и дождь. Ну, рыбы, они ведь изначально связаны с водой? Ещё восточные драконы, но здесь драконов не водилось ни у них, ни у людей. Дождь вроде тоже вызывают драконы, а не рыбы, значит, рисунки для чего-то ещё. Да и дождь осенью пойдёт и без призывания его драконами или там рыбами. С другой стороны, на Востоке драконы порой получаются из рыб, так можно ли тогда рыб считать этаким отражением, вероятностью будущего дракона в прошлом? Тем более что время - тоже река, и чего б кому-то упрямому не поплыть против течения?

Рици почувствовала, что у неё ум за разум заходит, а Рик достал зеркальце и на всякий случай отразил нарисованную рыбу. Та только лениво шевельнула плавниками, но рыбой в отражении и осталась.

- Рыбы, дождь... Дождь - это вода. Вода, маяк? - попробовала Рици.
Талиесин, собравшийся было сделать ещё мазок, задумчиво почесал в затылке всё той же кистью, к счастью, по рассеянности не окунув её в ведёрко с краской.
- Не знаю, - признал он. - Я об этом не думал.

Лисы одновременно вздохнули. В этом был весь их художник. Кажется, имя барда легло как-то не так. Имя несло информацию, особенно такое имя, но взявший его фейри никогда не объяснял свой выбор. А информация эта давила на сознание... или на саму суть, что глубже - Рик и Рици пока в этом не разбирались, лишь смутно ощущали, как это работает. Сейчас сложно было сказать, имя ли лепит из их друга художника, вынуждает творить, или же он когда-то взял это имя, отдав своё взамен, именно потому, что "Талиесин" совпадало с некой гранью его сути. Художник ведь тоже в некотором роде бард, просто вместо складных строк - музыка рисунка.
Талиесин, обыкновенно обитавший по ту сторону витражных городов на одной из станций метро, мыслил, как полагается всякому фейри, какими-то извилистыми путями, честным лисам совершенно недоступными.

Зато рыб теперь придется ловить им. По всему человеческому городу.
В осенних сумерках нарисованные рыбы быстро... расплывались по окрестностям, и, даже если вконец замотанный работой и осенней меланхолией прохожий не слишком удивится, то владыка Анейрин, глава Города, будет недоволен.

- Маяки... - сказал Рик. Если вправду рыбы для воды, а вода для маяков, потому что таковы правила. - Для того, кто... потерялся?
Рици прижала лисьи ушки - они с Риком были молоды для лисиц, потому оборот не всегда получалось контролировать.
- Для...
Брат и сестра переглянулись. Произносить имя в Осени, когда близится охотничий гон... Осень, когда разжигают костры на перекрестках, когда вдали поёт рог и подвывают Гончие, - не время для упоминания имени водяной лошадки, перебежавшей путь Охоте.
- Просто рыбы - должны быть, - меланхолично объяснил Талиесин, подписывая рядом с чудной золотисто -зелёной рыбой "Плыви, ты - рыба".

Это походило на подсказку. Конечно, лисья натура способна найти двойное и тройное дно и парочку заговоров впридачу там, где их и близко нет, но Талиесин... Ши действительно слышит то ли мир, то ли город, делая то, что ощущает верным. Самим лисам до того расти и расти.

- А владыка Анейрин знает? - спросила Рици.

Талиесин задумчиво воззрился в хмуро-серебристое небо.

Само прозвание "Анейрин" на самом деле было не именем, а титулованием, да только на языке столь старом, что нынче именовать, не добавляя уважительно титулование, казалось недопустимо фамильярным. Не то чтоб владыка вообще требовал от кого-то себя титуловать, строго говоря, его воочию вообще никто никогда не видел, но даже нахальным по природе своей лисам хватало и краешка его силы, коль скоро владыка позволял ощутить это.
Вопросом, зачем владыке их город, где жили фейри и лисы, и всяческие полукровки, и многие из тех, кого не приняли бы в приличном обществе, такая мелочь, не слишком задавались. Разве те, в ком была и доля иной крови, человеческой.
Фейри любили играть, может, и город, отражение чужого отражения, был игрушкой для владыки. Едва ли б его удержали хранительские узы, как держали хранителя любого человеческого города (обыкновенно город убивал их, а потом призывал); нет, здесь было иное.

Над Городом были другие звёзды.

Рассказывали: однажды столкнулись два мира, так изредка бывает, и Город пророс сквозь город человечий, таясь в отражениях луж и зеркальных витрин, в золотистом взгляде встречного прохожего, что прикрывает уши, ночами шелестя Лесом на месте каменных башен высоток.

Нынче трудно с чудесами, вместо фейских сидов, полых внутри, - метро, а роль дольменов играют бетонные заборы, лишь место должно быть верным.

Люди говорят, у каждого свой мир, но люди живут в обществе - и миры невольно пересекаются порой; Рик и Рици знали: и у всякого города свой мир, ведь и город - живое, разумное существо, пускай его разум и непостижим для кого-то столь маленького в его тени, как две лисички.
Город понимать могли разве хранители, ну так на то их и избирал всякий город сам себе.
У любого города есть отражение, как у существ и предметов - тень, но Город занял место отражения города людей, чужое место, а потому меж ними был излом, и отражение частью проросло сквозь оригинал вместо того, чтоб оставаться по ту сторону.
Миры двух разных городов, человечьего и дивного, пересеклись, расстаться теперь им бы никак не получилось, оставалось научиться сосуществовать, а уж останутся два мира по отдельности или вырастет из их единения третий, как дитя, покажет только время.
Владыка Анейрин говорил о хрупком равновесии, которое легко сломать, и тогда рухнут оба мира, один утянет за собой второй, а потому велел дивное в человеческом городе отслеживать, не множить самим и по возможности утишать.
То, что владыку никто не видел, отдавать повеления ему ничуть не мешало - у того, кому повелели, знание, что следует делать, просто оказывалось в голове.
За отслеживание прорывов чудес ответственными были лисы, ведь их племя привыкло ходить по грани меж дивным и человечьим и не быть чужаками ни там, ни тут. Пусть и "своими" не быть до конца.

За рыб Талиесину будет наказание - если владыка Анейрин усмотрит здесь нарушение равновесия... Но чудеса бывают и в человечьем мире, может, путеводные рыбы-для-воды-и-маяков не такое уж и большое чудо?
Даже если одна из рыб поможет заблудившейся водяной лошадке вспомнить дорогу и однажды вернуться домой.

@темы: лисы, сказки

---

Божество снега

В Сибири всегда было много снега зимой, так что и нужды в отдельном духе, который бы за это отвечал, никто не видел.
А потом как-то вдруг, по меркам духов и хранителей, для которых одно десятилетие ничем от другого не отличается, снега стало мало. Летом всё топит, заливает дождями, как тогда, когда к Змею Горынычу его кузен Лун из Поднебесной в гости наведывался (ох и пошалили змеи вдвоём, набезобразничали, едва весь урожай не утопили — Лун-то за дожди в ответе у себя на родине, — вот и пришлось гостя иностранного метлой гнать, а Горыныча, выдав по подзатыльнику на каждую из трёх голов, заставлять пламенем сушить всё, что успеет): реки по улицам городским текли, рукотворные человеческие звери железные поневоле едва в корабли не превратились, лешие и Луговые девы чуть в водяные и русалки не подались, а девы лесные долго ещё потом косы сушили зелёные, зато зимой малоснежно совсем.
Для Сибири, понятно, где каждый сугроб может зверем снежным обернуться. Так-то днями спят сладко, ночами бродят, распугивая железных динозавров-снегоуборщиков, поутру глядь — и сугроб-то на другом совсем месте лежит, обыкновенной кучей снежной прикидывается.
Снега как мало стало, лешие и полевики ворчать начали: спать холодно, да и кустарники и озимые так помёрзнут.
Городских духов всё устраивало, не любили они снегоуборочную технику — шум и железо, да ещё мешают ночами порядочной нечисти бродить! — да кто их спрашивал! Хотели было Горыныча опять к делу припахать, но Сибирь — не Поднебесная, змеи, даже огненные, зимой спят.
Подумали-порядили, переругались друг с другом, снежный зверь чуть бороду парковому хранителю не выдрал, леший на русалок разобиделся, а те вообще половину разговора пропустили, сонные, как порядочные рыбы зимой, — да и в конце концов выбрали на роль духа снега кота. Уж кошек-то в любом городе много, города их любят, хранить пытаются, как умеют, человеков подходящих им невзначай подсовывают, а само усатое-полосатое воинство на нечисть пришлую да обнаглевшую охотится. Тоже, значит, охраняет. И людей, и города.

Кот всех устраивал. Раз уж, говорят эти человеческие интернеты, у индейцев за дождь бог-ягуар отвечал, а тот ведь тоже кот. Ну и котам вообще проще — в них верят, им поклоняются, подношения регулярные подносят, потому и сил не занимать.
Вот и пришлось кошке Глаше, выскочившей за дверь зимой Лето искать, да так и потерявшейся, вместо радуги на пользу общества работать, снег шаманить и снегурок хищных гонять, чтоб людей не трогали. За то позволено ей было в окошко заглядывать, маленького человечка своего проведывать.

Так что если увидите в снегопад большой кошачий силуэт или ощутите вдруг в метель и ветер в лицо, как потрогают вас большой мягкой лапой — это Глаша, первая кошка-божество снега.

запись создана: 27.01.2025 в 20:32

@темы: открытки, зима, сказки города N, кошки, дети Мау, сказки

---

Дракон, яблоки и принцесса

Всё, как водится, началось с яблока. Кто забыл его в дворцовой библиотеке, осталось неясным (может, кто из принцев-принцесс готовил там уроки, может, яблоко служило наглядным пособием по физике...)
Любопытный яблочный червячок выглянул наружу... И спрятался в книге, оставленной на столе. Червячок не умел читать, но книги щедро делились образами, их становилось больше и больше, и постепенно стало трудно вмещать всё это — и вот уже среди книг прячется змейка.
На нижних полках было больше сказок, верхние терялись далеко под потолком, почти недоступные, но однажды вмещать в себя всё прочитанное стало ещё труднее. И очень хотелось добраться до тех, верхних полок — наверняка там самое интересное! Пришлось змейке отращивать себе лапки, чтоб удобнее было карабкаться. Потом ещё немного подрасти.

Поскольку она успела прочесть много сказок, то её ничего не смущало — там-то герои то оживали, стоило окатить их водицей, то головы отращивали — если это был герой-чудовище, то превращались в того, кем им было удобно быть именно сейчас. А ещё в сказках были драконы — убитые вроде бы в одной сказке, они неизменно оказывались живёхоньки в другой, и вообще виделись созданиями волшебными. И дальними родичами змей, некоторые драконы так и прозывались — Змеями, а некоторые и с виду на картинках их напоминали, разве ещё усы да лапы прибавились.

Словом, однажды в библиотеке вместо библиотекаря завелся дракон, умеющий летать и читать (чтоб удобнее было доставать книги с верхних полок, не лазать же по стеллажам, рискуя их опрокинуть!), и пришлось обитателям дворца откупаться от него яблоками вместо принцесс и злата — ценнее книг сокровища для дракона не было, принцессы его вообще не интересовали, а яблоки он любил.
Понятно, раз в библиотеке обитал дракон, людям пришлось обходиться без неё. Ну, за исключением хранителя, который остался вхож в библиотеку, поскольку привязан к книгам был не меньше дракона, но и тот, будучи в годах, вполне мирно с тем драконом распрощался и удалился разводить цветы да возиться с внучатами. Тем более дети давно звали, а книги теперь в надёжных ру… лапах.

Дракон вполне довольствовался яблоками и книгами, разрушений не чинил, так что с ним поневоле мирились. Может, даже гордились немного — как же, свой собственный злобный и коварный дракон!

А однажды в углу главного зала библиотеки заскреблись, зашебуршились, и наружу в клубах пыли вывалилось из потайного хода нечто мелкое и чумазое.
Дракон чихнул и на всякий случай убрал книгу подальше.
— Длакон! — торжествующе объявило нечто и ткнуло в сторону дракона вилкой.
— Ну да, — осторожно согласился дракон, оглядев себя.
— А я — плинцесса!
— Очень приятно, — вежливо сказал дракон и отодвинулся от вилки. Всё-таки он был не слишком крупным драконом, иначе не развернулся бы в библиотеке. — А вы зачем здесь, ваше высочество?
— Похищать? Или болоться? — неуверенно сказала мелкая принцесса, сдув со лба клок паутины. — Злобный длакон, я тебя победю!
— Бороться — это про рыцарей... Наверное, — тоже не слишком уверенно сказал дракон, до того не очень интересовавшийся тонкостями взаимоотношений драконов, рыцарей и принцесс. Похищение, впрочем, его тоже не устраивало.
И аргумент в виде вилки смущал.
Практическая польза для драконов от похищенных принцесс в сказках не упоминалась. А вдруг это нарочно? Ну, чтобы бороться изнутри, так сказать? Рыцари-то все на виду, вот конь, вот доспех, щит, копьё там или меч. А тут... вилка.
— А давайте я лучше читать вас научу? Сами и прочтёте, что там положено рыцарям, а что — принцессам, и что полагается настоящему злобному дракону, — осенило дракона.
— Это ковал-лный план? — подозрительно спросила принцесса, но вилку всё-таки опустила.
— Страшно коварный, — закивал дракон. — Чтобы переманить вас на сторону зла. Так что ваш долг, как прекрасной принцессы, меня разоблачить.
— Ладно! — подумав, милостиво согласилась принцесса.
В конце концов, родители слишком заняты важными делами, старшим братьям и сёстрам с ней неинтересно, а няньки скучные. А тут — целый коварный дракон, от которого она непременно спасёт своё королевство. Зло должно быть побеждено!

Дракон даже немного проникся сочувствием.

Книга о воспитании девиц знатного происхождения с драконом как-то беседовала — он вообще не читал книги, потому что с трудом разбирал все эти мелкие значки, порой ещё и рукописные, он их просто слышал и видел то, что они показывали, — и с таким вот воспитанием немудрено и на дракона... От такой жизни. Одна радость — и впрямь какого-нибудь чудище победить.

Однако сразу пришлось предупредить, что с грязными руками и чумазым личиком он, злобный дракон, к обожаемым книгам не подпустит даже столь сиятельную особу.
Юная принцесса не боялась пауков и драконов, но вот умывания почему-то опасалась, и пришлось проявить всё свойственное чудищам и драконам коварство, дабы убедить её в необходимости опрятности.
— А иначе ты меня съешь, злобное стл-лашное чудище? — с вызовом спросила принцесса.
Дракон честно ответил, что книги, конечно, утверждают, что они, драконы (на самом деле книжный дракон ещё не очень освоился с тем, что он, собственно, дракон), ужасно коварны и иногда человеко-, особенно рыцареядны, но чумазых принцесс не едят, брезгуют.
Мелкая воинственная принцесса почему-то ужасно оскорбилась, пригрозила вилкой, как рыцарским мечом, мол, моя вилка — твоя голова с плеч, и отправилась сдаваться нянькам, дабы ей помогли умыться.

Дракон вздохнул облегчённо: железной вилки он побаивался.

Принцесса пока чаще слушала рассказываемые драконом истории, но и потихоньку училась сама складывать выученные слова из книги в строки, предпочитая драконьи уроки урокам гувернантки, обучавшей её правильным манерам.
Дракон был существом мирным, пока при нём не портили книги, так что нахальная мелкая принцесса, неизменно сооружавшая себе из хвоста с пушистой кисточкой-метёлкой (чтоб пыль удобнее смахивать с книг!) подобие кресла, даже отпора должного не встретила. К тому же, это взрослые принцессы существа коварные и опасные, а это чудовище было пока мелким и где-то даже забавным.
И можно было её научить, как именно следует обращаться с книгами, и поделиться тем, что ему самому книги рассказывали. Книги очень любили, когда их знаниями делились, они от этого прямо-таки расцветали и шелестели страницами особенно радостно.

Принцесса слушала внимательнее, чем сказку на ночь, и даже угрожать вилкой, с которой не расставалась, стала куда реже.
А однажды даже стащила с кухни яблочный пирог с корицей и угостила дракона. Пирог «злобному и коварному чудищу» понравился, но, кажется, та книга о воспитании девиц знатного происхождения что-то в этом воспитании упустила — замашки у юной принцессы были несколько… пиратские.
Начиная от поиска потайных ходов, где она периодически терялась или застревала в завалах (тут дракон помочь не мог, он в половине этих ходов сам застревал), ношения повсюду железной вилки и угроз потенциально опасному чудищу, заканчивая присваиванием чужого хвоста и кражей пирогов с кухни. В краже, принцесса, кстати, призналась, дабы никому из-за неё не попало, и дракон втайне ею ужасно гордился, потому что прямо ничего не говорил, лишь рассказав очередную сказку.

А потом вдруг мелкая принцесса пришла к нему расстроенная и насупленная, и даже попыталась открыть двери пинком — дракон бы рассердился на такую бесцеремонность в библиотеке, святая святых, если б створка двери не снесла саму мелкую хулиганку, и пришлось к шишке прикладывать половинку холодного яблока. И ни в коем случае не жалеть, потому что на это принцесса непременно полезла бы в драку, и все аргументы о том, что принцессы вот так впрямую с драконами не сражаются, потому что на это есть рыцари с умными конями, разбились бы о железный довод. То есть вилку.

Оказалось, расстроилась принцесса из-за того, что читать не умела, а дракон — всё же коварное чудище. То есть не умела читать обычные буквы, потому что дракон научил принцессу рунам. Сам он вообще различий между значками, составляющими письменность, не видел, книги с ним говорили одинаково. Какая книга оказалась терпеливее всех и согласилась повторять многократно, та и помогала принцессу учить. Тем более это была много повидавшая и очень уважаемая всей библиотекой книга, полученная в дар дедушкой нынешнего короля.
Дракон всё же утешил, заверил в том, что все коварные планы совершенно точно отложены до того, как принцесса станет взрослой, объяснил про разницу восприятия, пообещал сделать ножны для вилки (в отличие от кошек, у него передние лапы были достаточно ловкие, как бы иначе он страницы листал и книги ремонтировал при надобности!) и научить видеть так же, как он, сразу суть.

И ведь научил.
Повзрослевшей принцессе пришлось помогать отцу и старшему брату с документами, ибо в письменном виде обмануть её было невозможно. Она ведь сразу видела саму суть сквозь любые значки, складывающиеся в слова.

А потом принцесса пришла к библиотечному дракону с просьбой научить её, как победить злобное и коварное чудище, ой, то есть прекрасного принца. Он даже читать не любил!.. А ей интересней с другим, кто совсем не принц, но зато прочёл множество книг и замечательно умеет рассказывать истории.
Впрочем, это уже другая история.

*изначально было двумя сказками на две подаренные открытки с драконами))

@темы: открытки, ...прозваньем - дракон, сказки

---

Морозная Луна

Время холодов, время ясной ледяной небесной сини и светло-хрустальных дней - по земле ступает Январь, старший из лордов королевы Зимы, лорд несбывшихся надежд - морозный туман одеяний, расшитый ледяными алмазами, строгий бледный лик, седая коса и сребристый древний лёд глаз.
Взошедшая Морозная Луна застенчиво кутается в белую вуаль Авроры, ледяная радуга ложится мостом через звёздную бездну небес.
В ледяном пламени января очистившись, заново рождается мир - чист, белоснежен, не знающий зла, и расправляет снежнопёрые крыла северный ветер.
Звенят хрустально колокольчики на поясе лорда Января, что хранит ключи от врат зимы, где спит древняя вечная стужа.
Ледяной цветок луны сияньем выявляет тени созданий, которых нет, бродит холод на скрипучих лапах, из сугробов светят чьи-то глаза: зимние долгие ночи - время, когда мир принадлежит не людям, тем, кто древнее их, иным существам.
В пору полной Морозной Луны, когда мир снова юн, ледяные твари могут бродить в ночи: ледяное пламя вместо тепла живой крови, прозрачно-льдисты тела, древний лёд равнодушных глаз...
Лишь страж порога, хранящий ключи, лорд Января, властен над ними.

Князь волков и снегов, что старше самой зимней королевы, помнит время Великой Зимы, когда лишь холод властвовал над Землёй, когда замерзали самые горячие сердца и леденели живые души.
Когда угас последний костёр, из пепла его надеждой расцвели рыже-алые георгины как знак того, что лёд не вечен и весна однажды наступит вновь, и горели, не угасая, пока снег не скрыл их.
Однажды весна вернулась, ведь в неё верили, помня о спящих подо льдом хрупких цветах, - и князь зимы отступил.

Поныне власть ледяного князя, владыки морозов и повелителя волков, - лишь месяц в году. Лорд Января, вечно юн и невообразимо древен, терпеливо ждёт - ему ли к лицу нетерпение? Зимняя королева - лишь ледяная фэйри, один из двух младших её лордов и вовсе был когда-то человеком, князь же, ныне носящий титул лорда Января, - ледяное пламя и северный ветер, колкий свет зимних звёзд и морозный туман, и блистающий алмазно снег, свитые воедино, принявшие когда-то это обличье.

Однажды огонь угаснет в живых душах и сердцах, и время лютой стужи придёт.
Распахнутся настежь ледяные врата, наступит вечная зима, сольются воедино начало и конец, и властвовать князю над миром, где витают одни снежные духи да бродят ледяные звери, не ведающие тепла.
Ждёт молчаливый князь.

Горят на перекрёстках ледяные костры, к которым приходят те, кому уж никуда не вернуться, и сгорают в вечном хрустальном пламени несбывшиеся надежды.
Седые от инея волки поют хвалу ясноликой княгине ледяного князя, полуночному солнцу в холодных небесах, которому навечно отданы волчьи души и сердца, и бродит сам князь снежным волком с ледяными глазами, трещат грозно морозы, хрупко-прозрачны деревья и прорастают на окнах снежные цветы.

Ледяным, чистым пламенем горит Ясная Луна нового мира, Луна января.

Прим:

название январского полнолуния: Ясная (Чистая) Луна, Волчья Луна, Морозная Луна, Холодная Луна; легенда о георгинах действительно есть

@темы: луна, зима, сказки

---

* * *

Кот сидит напротив; в зелёных кошачьих глазах мерцаньем огоньков отсчитывается время.
С двенадцатым ударом часов кот, встрепенувшись, заговаривает человеческим голосом.
— Наконец-то, — говорит он, разворачивая полосатые крылья. — Здравствуй ещё раз, познакомимся заново, будто ты не знаешь меня уже столько лет. Я — Марс, ангел-кот, а эта ночь принадлежит и ангелам тоже, даже ангелам кошачьим.
— Хоть ты и крылья отрастил, всё одно кот, — бурчит пёс. — Ты не удивляйся, хозяйка, такая уж эта ночь, что ты слышишь нас.
— Пойдём, — зовёт ангел-кот, вспрыгнув на подоконник, за которым — ветви в снегу, и свет фонарей, и синяя мгла. — Ты ведь всегда хотела чуда! В небе уже зажглась та звезда, что указует путь желающим его найти и желающим обрести чудо. Пойдём!
Лохматый пёс Малыш вертится вокруг, взмахивая пышным хвостом так, что боишься — вот-вот отвалится:
— Пойдём-пойдём, на сей раз я согласен с котом, пусть за окном темно, в эту ночь я не боюсь темноты, и любого стужа-зверя, под лапами которого скрипит снег, а от дыхания — потрескивает воздух, покусаю за пятки, чтоб тебя не обижал.
Снаружи — рыжи фонари, за кругом света — ползут, изгибаются синеватые тени, танцуют, плетут два кружева ветви деревьев на ветру, вместо привычного снега мерцают рассыпанные кем-то алмазная крошка, и бриллианты, и серебро.
Свистят тихонько, будто свиристели, маленькие снежные ангелы, взмахивают крыльями, роняя надетые фонарями снежные шапки.

Маленький пёс проваливается в драгоценный сугроб — лишь уши и хвост-флаг торчат, кот же, распахнув крылья, важно шествует по снегу, не оставляя следов.
Один за другим гаснут рыжие фонари: свет — лишь помеха волшебству, а в темноте лучше видно звёзды. И — по взмаху полосатого крыла — падает тишина. Упав, встряхивается — с лохматой шкуры сыпется снег — обнимает мир мягкими лапами.

Пёс добывает из снега упавшие звёзды, приносит, кладёт у ног.
— Ступай осторожнее, — советует кот. — Звенят на поясе ключи и бродит вон там свита двуликого князя снегов и волков.
У ползущей тени — волчья голова.

Звёзды цветут и беззвучно поют, качается в небе месяц и мир раскрывает волшебные ангельские крыла, и, сотканная кем-то из света луны и звёзд, ложится поверх снега тропа, змеясь меж сплётших ветви аркою лохматых от снега елей.
— Для каждого — своя тропа, — говорит кот Марс, удерживая край выгибающей спинку, норовящей удрать тропы когтями.
Пёс щёлкает зубами, отгоняя ползущие тени, первым вспрыгивает на тропу — успеть бы до утра.
В небе путь указует звезда.
Если успеть, пока горит звезда, дойти туда, где за снежной завесой тает горизонт, где — незамерзающие гавани и снежные корабли облаками в небесах, то обретёшь давно потерянное и позабытое, о чём мечтаешь лишь в волшебную ночь.
Сугробы под тропой — добродушные ленивые звери, мех мерцает искрами, а пёс, в чью белоснежную гриву тоже вплелись алмазные искорки, на всякий случай рычит.
Бок о бок ступает крылатый кот.

Но горизонт всё так же далёк, и вот уже тихо гаснет звезда, что взойдёт через год, и звери-сугробы подставляют спины, чтоб мягко было упасть: исчезает моя тропа.
Уходящая ночь треплет пса по ушам, кота за ушами.
Пёс заглядывает в глаза и грустно вздыхает, метёт снег хвостом:
— Не грусти, если б можно было добыть чудо, я бы принёс его тебе, хочешь, найду для тебя не погасшую падучую звезду, чтоб желание сбылось?..
Кот поднимает крыло, подпихивает лапой — крохотный пушистый светлый огонёк чуда качается на неокрепших лапках.
— Это ночь волшебства, а я ведь всё-таки ангел, — говорит кот, — пусть крылья мои полосаты, и малы мои чудеса.
Гаснут одна за другой звёзды в светлеющих небесах, ворочаются, засыпая, звери-сугробы и уползают, затаясь, синие тени.
В глазах кота зелёными огоньками отсчитывается время.

И лишь когда лохматый пёс и бело-пятнистый кот развеиваются предутренним сном, вспоминаю, что нет их рядом давно.

...Видишь, там, в ночи, взошла Звезда, и бежит за горизонт сплетённая из света звёзд и позабытых снов тропа?..

запись создана: 07.01.2017 в 01:23

@темы: зима, собаки, странные рассказки, кошки, дети Мау, сказки

---

Орден ангельских невест

На словосочетание из давнего флэшмоба "Кто ты в мире Мельницы"

Орден невест ангельских неспроста прозывался именно так. Все невесты, давшие обеты целомудрия, не только называли, но и почитали друг друга сёстрами, да и ангел был настоящим. Пусть и опальным, чего пред «невестами» и не скрывал. А пред миром всем он был магистром ордена, единственным мужем в нём и могучим магом. Не был он колдуном, его силы — иные, изначальные, что были до зарождения мира, часть сияния Создателя; магия же родилась с первым живым созданием этого мира и с последним — уйдёт.
...Ему, опальному, не являть бы ангельское сияние своё, дабы крыльев вовсе не лишили, но девочкам только дай узнать о несправедливости, мигом полетят в латах и с глефами наперевес искоренять рыцарей и приручать чудовищ. Порой, особо поначалу, и выручать приходилось, являть чудо, что запрещено настрого.
Не был он магистром им, как и наставником, а кем был — сам не знал, но и оставить — не мог. Девочки с горящими глазами слушали, как он рассказывал то, что было ведомо в земном мире только ему — о течении времени и токах силы в мире, о разнице меж узорами, выплетаемыми магом, и пламенем истинно верующего священника, о путях и перекрёстках, о предназначении и судьбе, — задавали вопросы, и не всегда у него получалось ответить сразу: мудрость ангелов отличалась от человеческой, а он-то и вовсе никогда мудрецом не был!

Но те же любознательные юные дщери человеческие, слушающие его, как собственную наставницу, очертя голову кидались в драку, едва узрев несправедливость или намёк на неё.
Никак у Раэля не получалось их убедить, что можно не вдалбливать сразу особо упирающимся простые истины тяжёлым древком по голове, а попробовать поначалу вразумить разговором, но с умеющими-плести-речи в ордене пока было не слишком хорошо. А свободу воли, Создателем дарованную, не ангелу Его отменять. Даже мятежному.
И защитить их он тоже мог не всегда. Девочки предпочитали справляться сами, но что-то было выше сил человеческих, куда бы проще было позвать! Он говорил с ними, глядел им в глаза, зрел их души и сердца, он услыхал бы... Звали его редко.
Он провожал каждую из погибших, укрывая душу своими крыльями, он слушал молчание Небес в ответ на свой зов и месяцами потом не мог расправить больные от отката за чудеса крылья.
Скольких он проводил с тех пор, как возложил ладонь на голову юной тогда Львицы, зрящей-пути-и-тропы, посмевшей — и сумевшей! — призвать ангела и не упасть на колени от гнева его?

Ангелы не седеют — вместо того у них появляются чёрные перья в крылах…

Белые накидки с воротниками под горло (в ткань вплетали металлические нити и защитные узоры, и секрет изготовления сёстры рьяно хранили от прочих), песочного цвета одежды под ними — странного, неправильного кроя туники и не стесняющие движений брюки, грубые ботинки вместо мягких сапожек. Сёстры выстроились полукругом в главном зале обители ордена и выжидательно молчали.
Львица ордена, имя которой ныне ведомо было лишь Раэлю, молчала тоже, лишь чуть улыбаясь краешками губ. Она не собиралась вразумлять воспитанниц, полагая, что по силам то лишь самой жизни. Если же нет — то сестре её.
— Вы думаете — лучше прочих? — очень тихо спросил он.
О, гордыня не зря называлась одним из худших грехов… И ангелов свет не бережёт от этого, Раэлю ли не знать!
— Мы — не лучше, вечный князь, — сказал кто-то.
— Но мы — учимся. Чтоб взлететь! — стоило Раэлю обернуться, говорившая тут же замолчала, и на всех девичьих лицах было одинаковое выражение лёгкого лукавства вместе с ожиданием.

Нет у меня для вас слов, дщери человеческие! Не в вашем языке...

— Мы больше не будем! — звонко сказал кто-то.
— Господь мой!.. — в сердцах сказал Раэль и тут же осёкся, мучительно зажмурившись на миг.
Упоминание всуе Создателя обожгло небесным негасимым огнём.
— Дай девочкам поиграть, светлый князь, — тихо засмеялась старая Львица Ордена — всё ещё гордая стать, янтарь глаз и толстая коса, уже осиянная серебром звёзд. «Все мы — невесты ангельские, потому не мать я им, но — Львица, ибо та охотится с сёстрами, пока лев спит». — Этот мир принадлежит людям, не кори их, коли заиграются чуток… А девочки — не овечки, увы, но кошки, хищные да любопытные.
Девочки преданно ели глазами князя. Раэль, однако, не первый день обитал на Земле вместо Небес, и ни на миг не поверил этим честным взглядам.

Как уж мятежные братья взяли в жёны иных из вас — неведомо. Впрочем, то — всего одна жена, не целый Орден невест!

Кабы знал Разаэль, чем обернётся его поступок, дал бы книгу, где знаками сама магия была записана, прародителю человеческому, чтобы он и подруга его могли защитить себя?..
Мир земной, созданный однажды, жил и рос сам, как любое живое создание, и Раэль не мог сказать, что ему всегда нравится происходящее. Сделал ли он сам ошибку, принеся в мир опасные знания, кои должен был хранить в тайне ото всех?
Именно потому он сейчас — здесь.
Сёстры Ордена магией почти не пользовались, умея ей противостоять, но в жилах иных из них она просто текла вместе с кровью. Не свет небесный, иная, своя стихия.
Раэль старательно не задавал себе вопрос, имел ли он право благословлять (карать самозваных невест было жаль, оставалось благословить, а перед Небесами он сам ответит, потому что это он едва выдерживал эти взгляды, устремлённые на него; кто он был, чтоб запрещать им бороться за справедливость — за свет, защищать слабых, порой и положив на то собственную короткую жизнь?) Лгать ангелу было невместно, а признавать правду не хотелось. Он и вообще почти поневоле проводил средь девочек немало земного времени, потому что даже для своего племени эти дщери были на редкость беспокойными и неугомонными.
Что там укрощение львов праведниками! Девочки Ордена всегда с радостью укротят рыцарей и спасут несчастное чудовище…
Потому как «чудовища особо беззащитны, их даже за подобие людей не считают, борются и искореняют, кому не лень».
Куда как странно, что перед лицом прочих самым убедительным девочки почитали не сплетённые речи, подобные этим, а удар оружием!
— Иное зло можно словом укротить, — укоризненно сказал Раэль. — Нет нужды сразу же древком по голове благословлять!
— Можно! — согласилась Сари — невысокая, темноглазая, немножко встрёпанная, короткие прядки пёрышками обрамляют лицо.

Птица эта вздумала как-то чудовище укротить, что ужас на селение нагоняло… Скота одного пожрало сколько! Но отчего-то девочки Ордена вообще к чудовищам сострадание изрядное проявляли. Быть может, потому, что и их — каждую — люди не приняли?.. Воплощение земное, как оказалось, несло свои неудобства, и Раэль, оружия лишённый вместе с милостью Небес, на зов-то ответил, да потом хромал две седмицы. Конечно, человек бы вовсе обезножел…
А чудовище то в подвалах орденских поселилось, сёстры-невесты с ним как со старым псом возились. Шерсть расчёсывали да когти правили. Ленту ещё в цветах ордена, бело-золотистую, на шею повязали. Постичь мысли людей Раэлю, похоже, не было дано, сколько бы он ни прожил средь них.

— Но алебардой — убедительнее! — продолжила Аза — белокурая синеглазка, снежная, льдистая красота.

Это её, к сожжению приговорённую ведьму, из застенка пришлось вытаскивать, заставляя стены расступиться, а затем спешно стирая память всем узревшим чудо.
А потом — передать девочку сёстрам ордена и успеть исчезнуть до того, как крылья начнёт выламывать боль наказания.
Мало что осталось от него-прежнего, кроме света, что был сутью, да тайн, не слишком-то нужных людям...

— А уж потом можно и вразумить, — закончила Идри — янтарь глаз, лениво-хищные, кошачьи повадки.
Младшая Львица Ордена. Магия человеческая в ней пела, а вот обуздать её она не всегда могла.

Раэль зрел прошлое и будущее как настоящее, хоть старался не вглядываться, чтоб не вмешаться. Свобода воли! — напоминал он себе раз за разом.
«Твой путь — это только тот, что прошёл ты сам», — говорил потерянный брат, бывший ангелом путей.
Раэль видел впереди разрушенный город и осквернённую обитель, облако пепла, погибших людей — из-за сожжённого львёнка, не услышанного зова о помощи. Не мог он то изменить...
Любой ангел видел глубже и дальше людей, но вовсе не был всемогущ. Люди выбрали уже давно, и выбрали — свободу выбора.

Остальные девочки негромко, но дружно поддержали младшую Львицу кличем «ай-ре!», стукнули о каменный пол окованные металлом заострённые древки глеф; в рассеянном, мягком свете, что лился сквозь витражное окно, блеснули изогнутые наконечники.
Несмотря на внешнюю несхожесть, было что-то в этих девочках общее, из-за чего они ощущались сёстрами друг другу. Двух сестёр они лишились — седмицы не прошло, и ещё одну, стоящую в ряду вместе с прочими, но уже осенённую серыми крылами, Раэль проводит вскоре туда, куда нет хода ангелам, но уходят души человеческие. Упрямые дети, ни во что не ставящие свою и без того хрупкую, короткую жизнь!
— Если и погибнем — наши жизни принадлежат Ордену, — на сказавшую тут же зашикали сёстры.
Дрогнувшие беззвучно, но оттого страшнее стены, как и нестерпимое сияние призрачных крыл ангельских, самозваных невест ничуть не смутили. Они только вежливо зажмурились, пережидая, пока небесный князь справится с чувствами, ангела никак не достойными, и усмирит свой свет.
— Ай-ре! Светло, чисто злато твоих очей, вечный князь, — сказала мягко старая Львица. — Но вижу — затуманились нынче очи печалью. За то, что неразумны бываем, делаем порой только хуже, тебе беспокойство причиняем да имя твоё без спросу поминаем, вечный князь, прости нас. Мы хотели — защищать, оберегать, научить, хотели — взлететь. Мы ошибаемся, оступаемся, но мы — люди, и умеем учиться только так.

Темноглазая Рэйя, коей и было-то десять человеческих лет — посох вместо глефы, но дерево уже отполировано маленькой ладошкой не хуже, чем древки оружия старших сестёр, — шагнула ближе, уже не хромая, прижав раскрытую ладонь к груди, где билось сердце, наклонила голову. Это приветствие, мирно раскрытая ладонь и доверчиво прикрытые на миг глаза (недоверчивый волчонок, не было прежде, до сестёр, вокруг никого, кому она могла бы доверять; нынче Раэль не подхватил бы её на руки, как дитя, уважая), было только для родных-по-душе. Ни одна из невест не отвела бы взгляда, не открылась для возможного удара перед чужим, кем бы он ни был.
— Не бойся за нас, светлый князь. Мы ещё многого не знаем, но мы будем учиться лучше, станем сильнее и мудрее, чтобы твоё сердце за нас не болело.

Раэль помолчал. Потом сказал. И поняли невесты: то говорил не Раэль, названный ими князем своим, но — Разаэль, небесный князь, хранящий тайны, опальный, но не лишённый яростного небесного света ангел.
— Я — не судья дщерям человеческим. Я не прокладываю безопасных путей им, и не проложит никто иной за них — тому слово моё порукой, те пути они выберут и пройдут сами.
— Светлый князь… — выдохнули девочки, как одна прижав раскрытую ладонь к сердцу.
А перед Рэйей, в чьих глазах пока едва приметно отливал янтарь — львёнок львёнка, — крылатый князь опустился на колено, шепнул что-то на ухо, коснулся на миг ладонью пушистой светлой макушки.
Это знание — для неё одной, когда придёт время.
Вскинул глаза — сёстры улыбались, и солнце сквозь переплёт окон окружало силуэты мягким радужным сиянием.
Складки накидок за спинами шевельнул ветер, которого не было.
И почудилось — за спинами девчонок распахиваются крылья…

Я б отдал за вас и крылья ангельские, да без надобности они — есть у вас свои.

@темы: ангелы, сказки

---

Ленивое чудовище

- Мау!
Просочившееся в узкую щель на манер котика чудище обрело форму и захлопнуло дверь. Ещё и прислонилось спиной, явно не желая сводить близкое знакомство с бабушкиным Марсом.
- Мау! - требовательно сказали за дверью и попробовали подцепить когтистой лапой дверь.

Яся уронила книжку, которую читала при свете ночника-тыковки.
Лиловое такое чудище. Лохматое. И головой косяк почти подпирает.
Интересно, оно нечисть или нет? Октябрь же! Действует ли на него полынь? Или вон та синяя колючка, пучок которой висит в дальнем углу, рядом со старинным навесным резным шкафчиком из потемневшего дерева? Шкафчик ныне исполнял роль аптечки, но ничего противочудовищного Яся припомнить в этой аптечке не могла.
- Мааау! - угрожающе сказали из-за двери.
Мол, как войду, как полетят клочки по закоулочкам!
Чудище вздохнуло. Переступило с ноги на ногу. Зевнуло как-то нервно, как виноватый Данька.
- Почему ты меня не пугаешь? - с интересом спросила Яся, немного подождав.
Ну, зубы. Острые такие. Так у их Даньки немногим хуже! А уж после разыгравшегося хаски - породистого, заметим, чудушка, головой Ясе по пояс, - никакое чудище не страшно. И вообще, тут есть Марс, а где кот - там чудовищу места нет, ведь под кроватью и в шкафу уже всё занято. Воинственный Марс конкурентов не терпел. Он даже Даньку запугал, когда бабушка к подруге уезжала, и родители взяли кота к ним домой, бедный хась не знал, куда бежать и где прятаться, и до сих пор уважительно обходил на улице всех кошек стороной.
Чудовище вздрогнуло, только сейчас заметив Ясю.
- Давай ты сделаешь вид, что уже испугалась? - шёпотом пробасило чудовище. - И уберёшь того страшного хищного кота?
- Ленивое чудовище! - возмутилась Яся, вставая на кровати и уперев руки в бока.
То есть это она сама себя ещё и пугать должна?! А как же все правила для настоящих чудовищ? Должны же такие быть! Ну там, как правильно скрестись под кроватью, зловеще скрипеть дверцей шкафа или кладовки, вовремя прятаться при взрослых...
- Я очень ленивое чудовище, - мирно согласилось чудовище. - Угости шоколадкой, а?
- Нынче ещё не Хэллоуин, - отрезала Яся обиженно.
- Ну так и я гадостей не сулю и не делаю, - вкрадчиво сказало чудище и попыталось сделать щенячьи глазки. - Октябрь, холодно и мокро за окном, и только чашка горячего какао ну или хотя бы шоколадка могут спасти несчастное чудовище от осенней депрессии. И ужасного кота.
У Даньки лучше получалось, вот правда, хотя в исполнении хаски щенячьи глазки неподготовленного человека скорее б испугали.
Со вздохом Яся полезла под кровать, где чудовищ не водилось, зато была заначка. Бабушка сладости не одобряла, мол, зубки испортишь. Судя по оскалу чудища-сладкоежки, врали врачи.
- Держи! - насупленно сказала Яся, буквально от сердца отрывая плитку в шуршащей фольге - тёмную, с орешками.
О, а чудовища не боятся железа?.. Они всё-таки просто чудовища или нечисть? Или такие же дивные, как китайские драконы, которые боятся пятицветной шёлковой нити и железа? А фейерверками эти чудища отпугиваются?..
Чудище потеряло бдительность, сделав шаг от двери и потянувшись за шоколадкой. Ойкнуло, отдёрнув когтистую лапу от обёртки.
За дверью снова взвыл Марс.
- Яся? У тебя все в порядке? Брысь, окаянный!
Ну вот, они всё-таки разбудили бабушку.
- Спасите! - шёпотом запаниковало как-то быстро сдувшееся до размеров среднего пса чудовище, опускаясь на все четыре лапы и озираясь по сторонам.
Тут бабушка толкнула дверь, провезя вонзившего когти в дерево кота на спине.
- Сдурел, окаянный? - прикрикнула бабушка.
- Мааау! - взъерошенный Марс извернулся, вскакивая на лапы, с боевым завыванием прыгнул на середину комнаты, выгнул спину и зашипел.
- Марсик! - возмутилась Яся. - Хватит уже меня считать котёнком-несмышлёнышем!
- Ясенька?
- Бабуля, да ничего не случилось!
Видимо, чудовище всё-таки учило Специальные Правила для чудовищ - оно испарилось из комнаты так, будто его тут никогда не было. Возможно, выживание рядом со страшными хищными котиками вынудило чудовищ обрести часть котиковых свойств и умений.
Марс, не обнаружив врага, потоптался на месте, пока не улеглась вздыбленная шёрстка, смерил Ясю строгим взглядом. Та украдкой прказала кулачок, на что удостоилась презрительного фырканья. Убедившись, что котёнок цел и невредим, кот, распушив хвост, отёрся о бабушкины ноги. Он признавал только бабушку, остальные вообще не удостаивались его внимания. Кроме разве Яси, которая, несомненно, была ещё глупым детёнышем, а потому за ней требовалось присматривать.
- Ишь, негодник, - заворчала бабушка. - Шум поднял на всю округу, всех перебудил. А ты, Ясенька, опять ночью книжку читала?
- Бабуль, да там интересно очень! - привычно заныла Яся.
Но книжку всё равно отобрали - ночью, мол, спать надо.
Марс напоследок пошуршал по углам, никого не нашёл и с неохотой вышел из комнаты на зов бабушки.
- И вот так всю жизнь проживёшь без своего собственного чудовища, - вздохнула Яся. - Интересно всё-таки, боится ли чудовище полыни и синей колючки?..

*Синяя колючка - синеголовник по прозванию "чертогон"

запись создана: 31.10.2024 в 04:57

@темы: кошки, дети Мау, рассказки о чудовищах, writober, сказки

---

Бегемот

Набросков для октября у меня много, а вот времени, чтобы привести это в приличный вид, нет совсем))

Осенью истончаются грани между мирами, и куда легче воплотиться тем, кто обыкновенно воплощения не имеет. А обрести его хочется, потому что в мире материальном всей невоплощённой мелочи (другие, посильнее, на призыв и не откликаются) обитать куда интереснее, и воздействовать на окружающее легче. Осенью множество самозваных колдунов, прочитавших про вызов демона на каком-то сомнительном сайте или в не менее сомнительной книжонке, пробуют себя в роли могучих заклинателей демонов, а чёрные кошки учатся буквально растворяться в воздухе, не попадаясь людям на глаза.
На мелочь призыватели не размениваются — каждому подавай Баала, Люцифера, Астарота и прочих. Если вызов не удастся — считай, повезло, останешься целым и не пожёванным, да ещё и при душе. Да только в октябре порой и при помощи детских каракуль мелом на асфальте можно кого-то да вызвать. Понятно, не названных выше, но и без того проблем не оберёшься.
При вызове призывающий называет имя, описывая некую часть сути (потому что одним именем не опишешь всю суть даже какого-нибудь предмета, не говоря уже о ком-то более сложном; недаром люди так любят придумывать себе кучу имён), помогая тем самым обрести телесное воплощение в материальном мире, совершить этакий «переход».
Замерший в криво начертанной мелом на асфальте звезде, обведённой склонным к квадратности кругом из уголька осины пакостный осенний дух чихнул бы, если б мог. Да, он был склонен к огненной природе, но смертный в качестве жертвы выбрал окуривание травами вместо крови! И свечи были с вкраплениями трав, а там явно затесался базилик, от которого духа корёжило. Приходилось, однако, терпеть и завывания человека, и свечи, и искушение перейти почти не действующий защитный круг: очень уж хотелось обрести тело. И по возможности, конечно, обдурить глупого смертного, получится — и вовсе сожрать. Впрочем, дух не очень на это рассчитывал — жертвы даже в виде курицы не было, силёнок у призывающего оказалось чуть, значит, и воплощение получится слабым. Единственная надежда — на хорошее имя, тогда описанную часть сути получится проявить в телесном мире лучше, пусть и в ущерб прочему.
— Igne natura renovatur integra! — гордо провозгласил человек в завершение, и зелёные свечи, ярко вспыхнув напоследок, расплавились.
Обновил природу духа огнём, значит. А свечи зелёные. Для ритуала по призванию злого духа! Да ещё и с базиликом!
И где он этот ритуал откопал?.. Надо будет съесть автора.
— Я нарекаю тебя Бегемотом!
Дух приосанился было: ведь это одно из прозваний могущественного демона, ух, сейчас он покажет этому слабому смертному и всем людишкам покажет!
Но тут же запутался в четырех лапах и хвосте. Чёрных, что, впрочем, утешало слабо. Кое-как поднявшись, покрутился вокруг себя, едва не ткнувшись носом в асфальт снова, мявкнул возмущённо: ты что наделал, глупый смертный?! Инфосфера, представления людей этой части Земли о том, кого следует именовать Бегемотом, сыграли злую шутку с призванным духом.
Человек-призыватель пошуршал одеждой, засветил фонарик на телефоне. Увидав результат, замер, почесал в затылке, пробормотав, что, мол, книгу и фильм-то я не учёл, а потом, стоило духу требовательно и голодно мяукнуть, ибо телесное воплощение хотело ЖРАТЬ, умилился в голос:
— Тогда будешь моим котиком!
Ходили слухи, порой в образе кота мог являться смертным Баал, но нынче той мощи дух явно в себе не чувствовал.
— Так даже лучше! Я всегда мечтал о коте! — счастливо сообщил горе-демонолог, стирая носком ботинка защитную черту и бесцеремонно подхватывая «кота» под мягкое пузо. — Надеюсь, на демона у меня аллергии не будет!
Кот упёрся лапами ему в грудь, не давая себя слишком уж тискать. Жаль, задание уже было дано и контракт заключен — быть человечьим котом, а потому ни съесть, ни навредить... Сил, может, и не хватило бы, но хоть понадкусывать!
Проходящая мимо с презрительной миной на мордочке маленькая серая в темноте кошечка глянула на них, фыркнула, вздёрнув хвост, и совершенно отчётливо подмигнула. Приглядевшись, названный Бегемотом опознал под шкуркой суть одного из знакомых мелких духов.
То есть не всё так плохо?.. Есть и другие? И, может, люди буквально холят и лелеют пакостливых духов и мелких демонов в пушистой шкурке?.. Восхищаются ими, поклоняются им, позволяя набраться сил, практически находятся у них в рабстве?
Новопоименованный Бегемот по-другому взглянул на своего собственного смертного. Жаль, злодейски хохотать в этом облике не получилось бы. Зло, оказывается, давно захватило мир!

@темы: кошки, дети Мау, writober, сказки

---

* * *

Просыпайся, хозяйка, я месяц принес. Просыпайся: я нашел ту дверь, что в Лето ведёт, в страну грёз. За окном - осенняя ночь, комета, собака небесная, в небе кого-то сторожит, полумесяц лапки обжигает, хрупок и стыл, просыпайся, хозяйка, я вернулся по звёздному пути.
Слышишь - лай уже близко, рога поют и конская сбруя звенит? То Охота хищная в мёрзлом небе летит. Не бойся, кошки - лучшие стражи человечьей души. Тени нет, но вот - спинка полосатая, лапки и хвост. Месяц сияет, и Двери распахнутся вот-вот.
Звёзды дрожат и чего-то ждут, может, тоже - охотятся, кошками в засаде сидят они.
Просыпайся - ты, мой человек, как глупый котёнок, разве мог я уйти?

@темы: "Осколки цветных витражей", странные рассказки, кошки, дети Мау, writober

---

Часы бьют октябрь

Бьют октябрь неведомые часы на башне-на-краю (дальше вниз уходят полуразрушенные ступени, и нет ничего, лишь стылый туман, что колышется, как живой, и зовёт, зовёт), гирьки подтягивает часовщик, не призрак и не человек, у него нет лица - может быть, он чей-то сон.
Время настало.
В старой заброшенной хижине поднимает острую морду огнисто-рыжий лис, что лежит на полу, на занесённой ветрами побуревшей листве. Лес помнит всё, лес слушает ветра, а те облетают весь мир, и каждый лист — чья-то история, которую никому, кроме фейри, не прочесть. Мёртвая летопись...
Часы бьют октябрь.
В городах оживают фонари, несбывшееся стенает, заплутав средь леса домов, на перекрёстках горят путеводные костры — для тех, кто потерялся в тумане троп.
В сумраке парков и аллей бродят потерянно чьи-то позабытые следы, со случайными прохожими раскланиваются старомодно учтивые долговязые фонари.
За их светом шевелится равнодушная тьма, где вязнет колкий свет звёзд.
Сентябрь-лис уходит, и печально влачится хвост, но горит зажженный лукавым лисом огонь, и догорает в нём мир — горят деревья, горят аллеи и бульвары, усыпанные листвою, горят холодные рассветы, пеплом осыпаются закаты.
Мир горит, и небо течёт — рекою синей и прозрачной, ледяной, меняя оттенки, замерзая серебром, и серебро осыпается ледяной крошкой, и холод ступает стылыми лапами по хрупкой печальной траве, оставляя инеистые следы.
Опавшая листва взвихряется, рисуя силуэты — рыжие, огнистые, тёплые звери, текут-бегут в шорохе и тишине — прочь, прочь.
Танцуют лесные тролли в прозрачной дикой чаще на древних мшистых камнях, ритм отбивает по ту сторону слуха барабан.
Прозрачен лес, плетут кружево, заплетают ветра берёзы тонкими ветвями и осины дрожат от предчувствий, у корней дремлет прозрачная лохматая тишина. Сыро и стыло, бродит по осиротевшему лесу мховый то ли волк, то ли лис, то ли тот и другой разом — изумрудный холодный бархат шкуры, мягко ступающие по ковру прелой листвы лапы, хвост, заметающий следы.
Лес задумчив, он впадает в дрёму, но рога — поют, и открываются двери — не до сна.
Лисы не любят охоты, осенние лисы уходят прочь — туда, где Дверь и порог, и мир там текуч, не умея быть в покое, и хлопанье крыльев, и вороны кричат.
Лисы ждут у порога Двери, оплетённой ветвями и корнями, за спиною — Октябрь, и рога поют, и лай собак — призрачен, но все ближе…
Десятый удар.
Небо течёт прозрачной изменчивой рекой.
Деревья мир ткут, танцуя ветвями на ветру.
Часы бьют октябрь.

запись создана: 02.10.2018 в 18:07

@темы: лисы, призрачные грани, осень, сказки

---

Шиповничек

Дабы дракона уважали сородичи, следовало обладать сокровищницей, башней (желательно с принцессой) и скверным характером. Драконица по имени Шиповничек (на самом деле от «шип», а не «шиповник», но второе куда больше подходило по сути), конечно, не желала, чтоб сородичи над ней смеялись. И нашла после долгих поисков самую заброшенную башню, не башню даже, целый дворец... Нет, верно, храм, осколок чего-то иного — так случалось, провалившиеся островки другого мира, вещи, строения, то ли обиженные, то ли позабытые там, у себя, они терялись, проявлялись где-то ещё, и подходить к ним надо было с осторожностью. Осколки эти таили обиду и не жаловали гостей.
Забытый храм с башенками — и никаких принцесс, Шиповничек понятия не имела, как с ними находить общий язык, и уж точно не желала иметь дело с невоспитанными рыцарями, которые придут этих принцесс спасать. Вопрос ещё, кого в данной ситуации пришлось бы спасать — Шиповничек наслушалась историй родичей. Старший брат вон уже смирился, что никуда ему от похищенной некогда принцессы не деться. Та и сама прекрасно гоняла рыцарей, покусившихся на её личного дракона и его драгоценную лежанку. А кузен матушки, по договорённости с королём соседнего государства похитивший младшую дочку, сам же и остался в виноватых, едва крылья и лапы унёс от объединённого отряда драконоборцев — под это дело враждовавшие короли помирились, да и поженили своих детей.
Старый храм пах сыростью и запустением, за полуразрушенной аркой входа затаилась голодная темнота. И весь он понизу был увит колючими зарослями одичавших роз, способных закогтить шипами, пожалуй, даже драконью чешую. Дальше, в сумерках прихрамового сада, жил туман, чьи холодные клоки неприятно липли к чешуе.
Но Шиповничек вдохнула тонкий аромат цветов, ощутила едва уловимое беззвучное эхо пения, заплутавшее в храме и саду, и поняла: это именно её место, и она будет заботиться, и помнить, и не обидит, не даст снова провалиться. Цветы не любят драконов, драконы суть пламя и железо, а одичавшие розы знали не только свою обиду, но и обиду брошенного людьми храма, и подойти к ним было ещё труднее. Шиповничек, кое-как продравшись внутрь сада и едва не изорвав себе крылья, старательно выдрала все сорняки, оставив лишь дикий плющ на полуразрушенной кованой ограде, натаскала воды из горного родника, для чего сперва пришлось из глины и мелких камушков лепить посудину — не получилось, после драконьего огня всё рассыпалось, — а потом, пожалев, что нельзя позвать дальних заморских родичей, чтоб они позвали воду, стянуть громадный жестяной бак в людском селении. Воду подогрела своим дыханием, чтоб нежные и гордые цветы не заболели, а нежные цветы, едва стоило дракону дохнуть горячим дыханием, ощерились колючками, как хищники — клыками. Утомившись, Шиповничек села на землю, подумала-подумала и стала рассказывать цветам сказки, которые ей-яйцу рассказывала мама-драконица. Просто чтоб цветы привыкали к ней и перестали чувствовать в драконе угрозу. Цветы любят на самом деле слушать, вот и розовые кусты перестали постепенно ерошиться. Шиповничек же очень аккуратно, не переставая ворковать, как скалистые голуби, разрыхлила когтями землю, стараясь не делать резких движений, чтоб не напугать. Пусть глаз у цветов нет, они всё чувствуют и видят иначе.
Шиповничек постепенно приручала розы (и светлая тьма из опустевшего храма шептала что-то о лисицах и принцах), говоря с ними, не показывая своё пламя, поливая их и разрыхляя землю, и спала рядом, свернувшись клубком вокруг сухой купели фонтана на расчищенной полянке, спала, и сны её, туманные и серебристые, то, в чем не было огня, бродили по саду, знакомились с храмом, позволяя и храму и цветам, этому месту узнать себя саму. Дракон — суть железо и огонь, но железом можно взрыхлить землю, а огонь...
В конце концов, в сердце земли, что даёт всему жизнь, тоже живёт огонь.

@темы: открытки, ...прозваньем - дракон, сказки

---

Мастерица ткёт покрывало мира

Ткань мира звёздная стара, не без прорех, ведь ткётся мастерицей с начала лет, из века в век. Бездну скрывает от нас завеса, там сама тьма — жива, и рушатся мосты из света, заплутавшему легко без веры потерять себя.
Сны, левиафаны и драконы — слишком много, непредставимо для привычной человеку картины мира
Из бездны всё пришло и однажды окажется в ней,
Бездна дремлет в глубинах морей...
Бездна смотрит глазами звёзд, таится в скольжении теней.
Мастерица терпеливо покрывало ткёт, отгоняет любопытных звёздных зверей.
В прорехи мира полотна сны приходят поглядеть на людей, левиафаны теряются в глубинах веры и морей, мифические кракены пугаются кораблей, кашалоты свои глубины стерегут, а люди из теней Бездны и смутных снов придумали себе Ктулху и древних богов.
Чудеса — те же нетерпеливые сны наяву, и кто-то должен сказки сложить, тем заделав в ткани мира дыру...
Бездна таится в кошачьих глазах, за тенью фонарей, ткётся полотно неведомой ткачихой из века в век.
Боится знать, что бездна — рядом, человек.
Если пройдешь падающие мосты, если не свернёшь с пути, кто знает, что увидишь там? Может, повстречаешь настоящего себя? Сны доверчиво приластятся к рукам?
Может, и в бездне растёт трава, от росы цвета серебра...

@темы: открытки, сказки

---

Новости Нигде-Никогда

Имеет отношение к историям "Водяная лошадка и "Ведьма лис". Тот же мир, хотя Кельпи здесь не будет.

Разогретая летним зноем улица пустынна, лишь несколько человек укрылось в тени летнего кафе - вывеска с причудливой вязью букв, шпалеры, увитые виноградом.
«Июль, — доброжелательно говорит бархатистым голосом ведущий («С вами Талиесин, но не путать с бардом, я свободный художник!»), — любимая пора Полуденниц. Избегайте солнцедев в полдень — пострадавшие от щекотки говорят сквозь смех, что загадки их в этом году особенно мудрёны. Не оставляйте детей без присмотра в полях — особенно это касается тех районов, где высажена рожь, столь солнцедевами любимая».
На улице жарко так, что плавится асфальт, и укрывшиеся в прохладном полумраке с кружкой прохладительного люди не находят ничего необычного в радиосоветах. Остерегайтесь в полдень Полуденниц, которые любят рожь, что ж тут непонятного?
«С визитом приехала королева Маб, — продолжает голосом не-барда Талиесина радио, — так что не упустите случая выспаться как следует — сны пообещали быть яркими и сказочными, как никогда. Помните, однако, что многие сказки изначально кончались не слишком хорошо...»
«Пропала радуга, - после музыкальной паузы продолжает радиоголос. — Очевидцы утверждают, что солнечная дуга вдруг переквалифицировалась в лунную. С их же слов, у ра-дуги... простите, луны-дуги, пребанальнейшая бессонница от слишком яркой луны...»
Суперлуние, — понимающе кивает седоватый господин, обнимающий ладонями прохладную запотевшую кружку. Луна такая, что спать и вправду решительно невозможно, когда эта озорница заглядывает в окна. Да и от жары разморить могло и радугу, вот она и спохватывается уже к ночи — работа есть работа, не можешь днём, так изволь выполнять ночью.
«И напоследок, — доверительно сообщает бархатистый — одно удовольствие слушать — голос радиоведущего. — Июль — лучшее время, чтобы запасти летний ветер. Сейчас он наполнен солнечным жаром, напоён духом зреющих трав и стрекотом кузнечиков. Наполнив бутыль ветром — пробку лучше всего использовать деревянную — уберите в тёмное сухое место до промозглой осени или же начала зимних морозов. Перед употреблением не рекомендуется встряхивать — на дне оседают тяжёлые запахи вроде раскалённого асфальта и разогретого железа».
Девица в очках с розовой оправой роется в сумке, достаёт карандаш и блокнот с чудным розовым существом на обложке, старательно записывает радиорекомендации, прикусив от усердия кончик языка. В самом деле, почему ей не приходило в голову загодя сделать запасы? Зимой нет ничего лучше хорошо настоявшегося июльского ветра.
В полумраке кафе царят умиротворение и согласие.

«С вами радио, что нигде и никогда и везде одновременно — слушайте лето, слушайте Радио Нигде-Никогда!»

пояснения:

1. Королева Маб.
В ирландской мифологии Мэдб (в англояз. странах - Мэйв) королева Коннахта (западная провинция Ирландии), прославленная воительница и колдунья, ей служили духи, принимающие звериное обличье. В англ. фольклоре она известна также как королева фей, управляющая сновидениями.
2. Полудница (Полуденица, Солнцева дева, Луговая дева (сибирск.), ржаница) - в славянской (в основном - западнославянской) мифологии дух жаркого полудня. Дева наказывала ("крутя головы") тех, кто, работая в поле, не отдыхал в полдень, как полагалось согласно обычаю. Могла похитить или подменить ребенка, оставленного в поле без присмотра. Облик Полуденицы описывают так: высокая дева в свободных белых одеждах с длинными распущенными волосами. Обитает в засеянных хлебом полях, особенно любит поля, засеянные рожью. В отдельных районах облик Луговой девы смешивался с обликом русалок и других существ - скажем, Полуденицам приписывали любовь к пляскам и загадыванию загадок. Не сумевшего отгадать обычно щекотали - и это очень похоже на истории, ходившие о русалках.
Напомню, что у славянских русалок изначально рыбьих хвостов не было, ведь русалка - это утопленница, соответственно, она обладала вполне человеческой парой ног (потому в поэме Пушкина русалка и сидела спокойно на ветвях, а с хвостом это было бы затруднительно). В отличие от славянской нежити, западная русалка, если опустить предположения о морской корове, куда больше похожа на отдельный вид разумных или полуразумных существ.
3. Радуга - разумеется, "дуга Ра", дуга солнца. Даже если этимология сомнительна, в рамках сказки от её удобства трудно отказаться)) В английском же языке, к примеру, радуга дословно звучит как "дуга (лука) дождя" - rainbow.
4. «Не-бард Талиесин» - в валлийской мифологии Талиесин - это волшебник и бард, первый из смертных, обладавший даром пророчества. Он был и слугой ведьмы Керидвен (и нагло украл у неё знания, те самые знаменитые сказочные погони-превращения "ученик колдуна превратился в сокола, тогда колдун - в коршуна", "ученик в быструю рыбку, колдун - в щуку" - как раз оттуда) и в детстве носил имя Гвион Бах

запись создана: 15.07.2014 в 01:08

@темы: мелодии иных миров, радио нигде-никогда, сказки

---

Ангел лета

Летний ангел ступает, босой, по стриженой траве, не замечая исколотых ступней. Трава пожелтевшая за ним вновь вздымается, становится зеленей. Распускаются золотистые звёзды цветов, парит над всем медовый дух нетронутых добрых лугов. Ангелу всё любопытно - и голуби, и псы, и вольные коты, и недоброй рукой раненый клён - под ладонью кора шершаво зарастает вновь, - и пух, как снег, и зарницы вдалеке. За спиною ангела в травах просыпаются кузнечики и сверчки.
Вот железные пути - верно, от нечисти... или для зверя, которого едва держит земля, мосты? Ангел железа не страшится, не чуя в нём ни добра, ни зла; честная служба - вот и всё, о чём твердит металл.
Ангел гладит по нагретому боку трамвай, как усталого зверя; алый зверь тревожно за конечной остановкой спит на заросшем кольце. Кольцо рельс - как печать, не выпустит зверя на свободу, не даст выйти из воли людей. Где-то в небе громыхает, и старый, последний на линии зверь вздрагивает, позвякивает во сне. Ангел не боится железных драконов, гладит по боку, лбом прижимаясь, шепчет ласку слов.
Ангел чует искру души, не отличает рукотворного зверя от кошек, псов и коней. Создавать - дар творца и его детей, а он, ангел, так давно не бывал на Земле. С динозаврами, помнится, трудно было дружить, он велик внутри, а они - вовне. Но нет их, строгих, громадных, больше нигде. Может, так потеря мира восполняется, руками людей?.. Рукотворные драконы мчатся по серой ленте пути, пассажиров поглотив, как Иону - кит. Люди свой мир творят, средь дел их много и хороших, и дурных, но всё, что есть - только их.
Ангел рассеянный бродит по воспрявшей траве.
Ангел сам как одуванчик встрепанный.
У ангела кудри в пуху тополином и крылья все в золотистой пыльце.

@темы: ангелы, странные рассказки, сказки

---

Морской Никольский собор

Крон носит имя города, потому что человеческого не помнит. Память двоится: он чует эхо от одной из табличек с именами погибших и помнит, что на мраморной мозаике пола среди рыб, медуз и кораблей таится морское чудовище. Призрачный свет луны, преломлённый витражными иллюминаторами собора-корабля, подходящая ночь, выложенный на Якорной площади якорь и золотые якоря на куполе — и рождённая сущность оказалась привязана к храму.
Отдавшему душу морю тяжело привыкнуть было к небу, обретя крылья… Но ведь и небо — тоже море, а где-то там, за горизонтом, они и вовсе смыкаются в одно. А паруса — те же крылья для кораблей, стало быть, и они — птицы, и, может, и крылатый Крон — этакая железная птица, и нынче небо стало ближе для него.
Мерещится порой, что храм-корабль будто качается на незримых волнах, держа курс в занебесные дали.
Крон — чудище, что хранит собор-корабль, как хранили некогда свои корабли чудища-носовые фигуры. Верно служит, как привык служить тот, отдавший жизнь морю, тот, чьё имя на одной из табличек, опоясывающих храм изнутри. Жаль, зрение драконов иное, и Крон не может прочитать, что там написано. Ему и вовсе неловко в храме: пускай люди и не увидят, потому что их зрение отличается от драконьего, но с крыльями, хвостом и когтями всегда боишься что-то уронить или повредить, да и святые из-под купола смотрят с укоризной, а мозаичные рыбы шарахаются из-под лап. И неудобно протискиваться в двери, хотя Крон не слишком большой дракон.
И лишь вышний лик среди звёзд глядит — с любовью, будто Крон — вовсе не чудище.

@темы: открытки, ...прозваньем - дракон, сказки

---

Яблони на Марсе

Традиционно ни формы, ни размера

А быть может, дело в том, что богу войны не дарили цветов...
Обещали в книгах и песнях давным-давно.
И что? Машины, игрушки, вовсе не то.
Ни тех, златоглазых, с кораблями песков, ни белых их городов. Ни принцесс, которых нужно спасать, ни колодцев-меж-миров.
Пески и ветры поют, и русла печально сухи, где-то таится льдистый призрак воды. Может, дети были - и давно ушли?
Катят и катят волны барханы песков,
пустыня - словно не-бывшего моря древнее дно. В обители богов - лишь хлад пустоты, мертвы лабиринты каньонов, как слёзы солоны льды.
Хищное солнце парит в небесной рыжине. Яблони на Марсе всё не цветут по весне...
Горы и реки, и небо, и солнце - почти как у нас. Только одиночество бродит, стенает беззвучно в этого дома стенах.
Сол за солом - бури, пески и за всем - тишина. Бог войны бродит средь временем изъеденных скал.
Оставленный сфинкс не сводит с неба незрячих глаз, будто ждёт и ждёт что-то от людей... От нас?
Русла, что воды забыли, лабиринты каньонов и жизни нет. Разве игрушки чужие лелеять оставшийся век?..
Бог войны и растил бы цветы, да люди выдумали его другим.
Механические звери ползут по песчаным волнам, в небе рыжем отражается море песка.
Никто не верит в сады и цветы, зато всяк помнит мифы о боге войны.
Барханы молчат и ждут. Барханы красны. Пески текут по руслу реки.
В небе тёмном сияет двойная звезда...
О яблонях мечтает тихонько бог, чьё имя - война.

*Обитель богов - гора Олимп, высочайшая гора на планетах Солнечной системы; на одноименной горе в мифологии обитали боги. Учитывая сильную разреженность атмосферы Марса (строго говоря, он слишком мал, чтобы удерживать достаточную атмосферу, так что по поводу детей...), макушка горы уже по сути вне её
*«Лицо на Марсе» («Марсианский сфинкс») — выветренный холм, который на фотографиях 1976 года со станции «Викинг-1» выглядел похожим на огромное каменное изваяние человекоподобного лица.
*Солы - марсианские сутки
*Отсылки к мирам Рэя Брэдбери, Э. Берроуза, Лина Картера
*Порой в мифологии боги меняют свою специализацию; одно из "отражений" бога войны поначалу отвечало за плодородие
*Двойная звезда - на снимках в небе Марса Земля и Луна выглядят двумя звёздочками, этакой двойной звездой

@темы: странные рассказки, сказки

---

Собор Святого Павла

Открытки с соборами скоро закончатся))


О, Крепость Луда, которую нынче люди называют Лондоном, изрядно разрослась с древних времён!
Диана плавно опускается перед собором, скрежетнув когтями о камень ступеней, складывает крылья и вежливо склоняет голову, и королева Анна величественно кивает в ответ. Камень или эхо — пусть даже памятник королеве всего лишь память, это всё равно обязывает.
Люди не видят драконицу, как не замечают и жизни статуй.
Каменный Павел неодобрительно наблюдает и уж который век отказывается говорить с Дианой, будто, приняв добровольно веру, принял с нею и происхождение драконов, ведущих, как известно, род свой от того Змия. То, что драконы на гербе Сити держат щит с его, Павла, мечом, святой предпочитает не помнить. Может, конечно, он не одобряет римлян, с которыми и пришла когда-то Диана на эти берега, хоть от крепости, ими построенной, и взял начало своё нынешний град.
Римская империя пала, а Диана — осталась.
Просто драконы не умирают, а засыпают, обращаясь в камень, и самый крохотный кусочек того каменного изваяния может вместить суть. И одному из колдунов хватило знаний и сил, чтобы, используя камень, отколотый от давно разрушенного изваяния, вызвать дух дракона. После долгого сна драконица была слаба и растеряна, потому и не сумела противостоять путам подчинения. Много человеческих жизней унесли пожары, а Великий Лондонский пожар остался страшной трагедией в памяти людей. Драконий огонь трудно погасить…
Отчего колдун невзлюбил собор Святого Павла, Диана не знала. Потому, может, что церковь не одобряла колдунов?..
Или колдуну было важнее место, на котором люди так упрямо возводили собор за собором?
Три собора погибли в огне.
Но даже долгий век колдунов несравним с драконьим, и Диана оказалась свободна, а камень её — утерян.
...а потом при строительстве нового собора, закладывая символический первый камень, архитектор, сэр Кристофер Рен, вложил тот самый, драконий, вмещающий суть.
Что бы ни говорили священные книги людей о драконах, драконы далеки от добра и зла. Но всякому дракону нужна цель, а утратив её, дракон засыпает. Пока Диана бережёт собор, уже погибавший по её вине, у неё есть цель. Да и памятники и изваяния, и призраки, это эхо живших (или выдуманных, Диана с трудом различает, потому что выдумка со временем становится реальностью, если в неё многие верят) людей, забавны в общении и вовсе не имеют ничего против драконов (кроме самого Павла, конечно) — соскучишься за века так, что рад будешь любому собеседнику; в отличие от призраков, привязанных к месту упокоения тел, у Дианы всё же больше свободы, хотя камень её и здесь. Но именно она приносит последние слухи и новости — драконы дружат с ветрами, а те знают про всё на свете.
Призраки — а их около двухсот, Диана вечно сбивается со счёта, — так радуются этим слухам и новостям (хотя настоятель старого собора, что был до этого, слухи и сплетни не одобряет, зато и драконицу злом вовсе не считает), что Диана почитает собирание их этакой почётной обязанностью для себя.
Призракам инженера, художников и композиторов, обитающим при соборе, приходится труднее всего — призраки, в отличие от людей, не умеют творить, просто не помнят, как, и это их безмерно печалит. Потому Диана и заботится о них, как уж умеет.
Впрочем, больше всего Диана привязана к призраку сэра Кристофера Рена, что ярче всех. Призраки чаще тусклы, призраки собора становятся ярче, когда Диана рассказывает им о событиях в мире живых, а призрак сэра Кристофера на удивление бодр и неугомонен всегда. Он называет драконицу своей «Прекрасной Дамой» и рассказывает ей многое — про случаи из жизни человека Кристофера Рена, о других соборах, истории связанных с ними людей, — и очень любит на досуге бродить по Шепчущей галерее и веселиться, дразня людей эхом. У него нет своего памятника, зато есть сотворённый им собор.
Очарованная вдохновенным рыцарем, ценящим красоту почти как драконы, Диана считает, что это — гораздо больше.

Прим:

*на месте собора, который находится на территории Сити, некогда был храм богини Дианы. Вообще, на этом месте известно пять соборов, с предыдущими четырьмя непременно что-нибудь случалось. Причём первый, второй и четвёртый сгорели.
*Первым удостоился чести быть захороненным в новом соборе Святого Павла его архитектор Кристофер Рен. На его могиле не установлено памятника, и лишь приведена эпитафия на латыни «Lector, si monumentum requiris, circumspice» («читатель, если ты ищешь памятник — просто оглянись вокруг»). (с) Вики
*Сити — этакий город в городе, церемониальное графство, историческое ядро Лондона, взявшее начало от древнеримского города Лондиниум. С 1695 года наделён правами отдельного города. Герб Сити — белый щит с красным крестом (символ святого Георгия) и красным мечом (символ мученичества святого Павла) в первой четверти; в качестве щитодержателей выступают драконы, стоящие на дыбах, причём изначально это были львы, однако к XVII веку львы видоизменились в драконов. Виною ли здесь легенда о святом Георгии и драконе, остаётся неизвестным))

@темы: открытки, ...прозваньем - дракон, сказки

---

Дракон Йоркского собора

Подаренные на Новый год "драконьи" открытки еще не закончились))


Ало-белый дракон — как единство алого и белого цветков после Войны Роз, как Роза Тюдоров — принадлежит собору, как и колокол Великий Пётр, как и Сердце Йоркшира. Дракон — тьма и огонь — любит собор всем своим существом — и точно так же ненавидит.
Дракон не раз пытался разорвать эти узы, сжечь собор — но что-то выше него не давало. Собор горел — и восставал из пепла мифической птицей…
Тот, кто нынче был драконом, жил когда-то человеком. Он и сам нёс Слово Божие — но и это пытались отнять у него. Безумец? Разве объяснишь людям, как тяжело жить, слыша зов, не в силах противиться ему и разом — ненавидя?
Зов привёл его к собору святого Петра.
Говорят, кое-где находили окаменелые кости диковинных зверей, которых уж давно нет… Говорят, давным-давно ходили по земле громадные ящеры; родня ли они дракону, что должен был бы являть собою зло? Древние кости — каменели; быть может, и камни собора частью были когда-то драконом, родственным тому, о ком говорит Библия.
Коли сейчас он дракон, таилось ли в его собственной душе зло, которое отзывалось на зов камней в стенах собора? Были те голоса в голове, что велели ему разжечь огонь, на самом деле голосом зла? О том думать не хотелось.
Собор, каменное кружево, — воплощение дара творца своим детям, лучшее, что могут сотворить руки человеческие, и только сами люди могут привнести зло туда, где нет ему места, в дом Отца.

У камней собора, соединённых в одно целое, в одну хвалу господу, была своя мелодия, дивная, высокая и чистая, а те, кто должны были служить Ему и людям — искажали её фальшивой музыкой и поступками.
Он лишь пытался очистить эту мелодию… Огнём.
Несчастный безумец поджёг храм, потому что не умел исправить то, что чувствовал изломанным, иначе.
И корчился, ощущая боль храма, жар раскалившихся камней и слыша стон горящих перекрытий — разве люди могли бы наказать его сильнее?..

Нынче дракон сам часть этой мелодии, он страж собора, чудовище, хранящее застывшую в камне хвалу и красоту.
Тьма и хаос, и яростное пламя в оболочке из железной чешуи— и незримые путы, что привязали его к Йоркскому собору, обязав хранить и сам собор, и всех призраков его, и мелодию звучащую.
И эти узы не разорвать, даже если собор однажды всё-таки сгорит в драконьем пламени…

Годы и столетия плывут мимо; дракон едва ли помнит, как звали его-человека. Порой и вовсе забывает, что человеком когда-то был, и глупая железная птица в своей гордыне не желает сложить крыла, поднявшись возможно выше. Но камни поют ему — и дракон снова вспоминает, и смиряет ярость, и пытается принять своё служенье, наказание оно или награда.
Пусть даже дракон — воплощенье тьмы и зла, но рядом с ним свет только ярче.
Разве святой не смог приручить льва? И лев, узрев истинный свет, служил добровольно, смирив хищность свою.
Значит, и дракон может узреть и силу, и величие, и свет.
И, дракон хочет верить, он однажды найдёт этот свет вовне или вырастит внутри себя, как люди бережно растят прекрасные цветы из малого зёрнышка.
Но чудовища не умеют растить цветы.
Ах, но раз он — чудовище, то у него должна быть не им выращенная роза, которую надобно беречь.
Витраж-роза, окно-роза, хрупкий зачарованный цветок. Хранящий то, что осталось от его человечности.
Дракон взмывает вверх, и крылья его будто облиты кровью в лучах заходящего солнца.

*немного Википедии; собор пытался поджечь Джонатан Мартин, сославшись позднее на голоса в голове

@темы: открытки, ...прозваньем - дракон, сказки

---

Дракон солнца

Драконы — тоже птицы, вместо перьев — броня стальной чешуи, и пламя — их дыхание. Издалека явились эти птицы, меж звёзд вела их тропа.
Дракон солнца обитает высоко в горах, где царит стылый холод, но ближе небо — и солнце. Страшиться ли холода тому, в чьей груди — негасимое пламя?
Драконы, окутываясь магией и согреваясь жаром внутреннего огня, поднимаются так высоко, что небо там темно и видно звёзды, и слышно их пение.
Драконы — звёздные птицы, пришедшие на чужие земли. Звёзды следят благодушно из тьмы за птенцами, поют им, позволяют учиться и делать собственные ошибки. Птенец не знает, кто он, ведь даже в горах земля держит крепко, и зов хранящего эхо солнечного жара золота затмит неясную тоску.
Но когда придёт время, суть позовёт, и дракон взлетит так высоко, как сумеет, пока не обледенеют крылья, потеряв опору под собою. И ледяной музыке звёзд вторить будет драконья песня, которой прежде не знал и сам дракон, и не дано услышать ту песню кому-то на Земле. Звёзды, услыхав, протянут лучи навстречу, сплетая тропу, указывая путь.
Уже не птенец, но взрослая птица вспыхнет новой звездою на небосводе, и свет той звезды дойдёт до Земли спустя тысячелетия.

@темы: открытки, ...прозваньем - дракон