В моих снах цветы тают и распускается снег... ©
Дабы дракона уважали сородичи, следовало обладать сокровищницей, башней (желательно с принцессой) и скверным характером. Драконица по имени Шиповничек (на самом деле от «шип», а не «шиповник», но второе куда больше подходило по сути), конечно, не желала, чтоб сородичи над ней смеялись. И нашла после долгих поисков самую заброшенную башню, не башню даже, целый дворец... Нет, верно, храм, осколок чего-то иного — так случалось, провалившиеся островки другого мира, вещи, строения, то ли обиженные, то ли позабытые там, у себя, они терялись, проявлялись где-то ещё, и подходить к ним надо было с осторожностью. Осколки эти таили обиду и не жаловали гостей.
Забытый храм с башенками — и никаких принцесс, Шиповничек понятия не имела, как с ними находить общий язык, и уж точно не желала иметь дело с невоспитанными рыцарями, которые придут этих принцесс спасать. Вопрос ещё, кого в данной ситуации пришлось бы спасать — Шиповничек наслушалась историй родичей. Старший брат вон уже смирился, что никуда ему от похищенной некогда принцессы не деться. Та и сама прекрасно гоняла рыцарей, покусившихся на её личного дракона и его драгоценную лежанку. А кузен матушки, по договорённости с королём соседнего государства похитивший младшую дочку, сам же и остался в виноватых, едва крылья и лапы унёс от объединённого отряда драконоборцев — под это дело враждовавшие короли помирились, да и поженили своих детей.
Старый храм пах сыростью и запустением, за полуразрушенной аркой входа затаилась голодная темнота. И весь он понизу был увит колючими зарослями одичавших роз, способных закогтить шипами, пожалуй, даже драконью чешую. Дальше, в сумерках прихрамового сада, жил туман, чьи холодные клоки неприятно липли к чешуе.
Но Шиповничек вдохнула тонкий аромат цветов, ощутила едва уловимое беззвучное эхо пения, заплутавшее в храме и саду, и поняла: это именно её место, и она будет заботиться, и помнить, и не обидит, не даст снова провалиться. Цветы не любят драконов, драконы суть пламя и железо, а одичавшие розы знали не только свою обиду, но и обиду брошенного людьми храма, и подойти к ним было ещё труднее. Шиповничек, кое-как продравшись внутрь сада и едва не изорвав себе крылья, старательно выдрала все сорняки, оставив лишь дикий плющ на полуразрушенной кованой ограде, натаскала воды из горного родника, для чего сперва пришлось из глины и мелких камушков лепить посудину — не получилось, после драконьего огня всё рассыпалось, — а потом, пожалев, что нельзя позвать дальних заморских родичей, чтоб они позвали воду, стянуть громадный жестяной бак в людском селении. Воду подогрела своим дыханием, чтоб нежные и гордые цветы не заболели, а нежные цветы, едва стоило дракону дохнуть горячим дыханием, ощерились колючками, как хищники — клыками. Утомившись, Шиповничек села на землю, подумала-подумала и стала рассказывать цветам сказки, которые ей-яйцу рассказывала мама-драконица. Просто чтоб цветы привыкали к ней и перестали чувствовать в драконе угрозу. Цветы любят на самом деле слушать, вот и розовые кусты перестали постепенно ерошиться. Шиповничек же очень аккуратно, не переставая ворковать, как скалистые голуби, разрыхлила когтями землю, стараясь не делать резких движений, чтоб не напугать. Пусть глаз у цветов нет, они всё чувствуют и видят иначе.
Шиповничек постепенно приручала розы (и светлая тьма из опустевшего храма шептала что-то о лисицах и принцах), говоря с ними, не показывая своё пламя, поливая их и разрыхляя землю, и спала рядом, свернувшись клубком вокруг сухой купели фонтана на расчищенной полянке, спала, и сны её, туманные и серебристые, то, в чем не было огня, бродили по саду, знакомились с храмом, позволяя и храму и цветам, этому месту узнать себя саму. Дракон — суть железо и огонь, но железом можно взрыхлить землю, а огонь...
В конце концов, в сердце земли, что даёт всему жизнь, тоже живёт огонь.