В моих снах цветы тают и распускается снег... ©
Отсылка к старой фантастике, вечному восходу на планете с девичьим именем посвящается 
Для драугвен на заявку "вечная любовь". В свое оправдание могу сказать, что сказки невозможно писать без любви, и всякий, кто пишет, сотворенные миры любит, пока живет, а миры живут, пока их любят.
Можно ли вечно любить? Энн не знает. Энн — не человек, Энн никогда им не была и отношений меж людьми не понимает, но Энн — любимое создание. Тот, кто создавал, любил — потому что ничего путного без любви создать нельзя, и чайки над рекой, и этот бесконечный восход медного солнца, и голубые травы и поющие леса, и печальные человечьи лики духов-оленей с их цветением рогов, и лохматые коты-драконы, и лисы дождя, и папоротниковые совы, и птицы тумана, которые ещё не стали человечьими душами, потому что людей на Энн нет, и паутинные лошадки, и жарко-медные псы, и каждый холм, где обитает дивь, и даже одуванчики, которые днём — цветы, а на ночь сворачиваются кошачьим клубком, и медовый дух лугов — во всём этом бесконечная любовь, и Энн любит, потому что душа не может существовать без любви, будь любовь та крохотной или необъятной.
Но тот, кто создал и вложил столько любви, куда-то ушёл, а может, любви было слишком много, и ему самому уже ничего не осталось, и порой Энн грустит, как может грустить всякий, кто живёт, и пытается найти свой Смысл, как всякий, кто мыслит.
Когда Энн грустит, приходят грозы, и лисы тревожатся, потому что их дожди — тепло и солнце, и серебряная завеса струй, а грусть Энн — грозовые киты высоко в небе, потому что влаги столько, что они могут плыть, как в море, гнущиеся к самой земле деревья и выдранная трава, и холод, и застывшие на полушаге, потускневшие и остывшие медные псы, и беснующиеся призрачные волки ветров.
Потом Энн вспоминает о своих лисах и драконах, и поющих деревьях, лесных тварюшках и созданиях, и большеглазой диви из холмов, и текучей — из рек и озёр, и о вечном восходе, застывшем в янтаре времён, отражающемся многократно в каплях росы на каждой голубой травинке, и расходятся тучи, сохнут под нежарким солнцем лисы и драконы-коты, и развешивает роскошный хвост радуга, нежится в медных лучах.
Вечно длится восход на Энн. Вечно Энн ждёт и любит того, кто однажды найдётся, даже если Энн придётся уместить всё это необъятное и сложное внутри, став меньше снаружи, или вовсе разделить себя, чтобы пойти искать.
Энн не знает, бывает ли иначе.

Для драугвен на заявку "вечная любовь". В свое оправдание могу сказать, что сказки невозможно писать без любви, и всякий, кто пишет, сотворенные миры любит, пока живет, а миры живут, пока их любят.
Можно ли вечно любить? Энн не знает. Энн — не человек, Энн никогда им не была и отношений меж людьми не понимает, но Энн — любимое создание. Тот, кто создавал, любил — потому что ничего путного без любви создать нельзя, и чайки над рекой, и этот бесконечный восход медного солнца, и голубые травы и поющие леса, и печальные человечьи лики духов-оленей с их цветением рогов, и лохматые коты-драконы, и лисы дождя, и папоротниковые совы, и птицы тумана, которые ещё не стали человечьими душами, потому что людей на Энн нет, и паутинные лошадки, и жарко-медные псы, и каждый холм, где обитает дивь, и даже одуванчики, которые днём — цветы, а на ночь сворачиваются кошачьим клубком, и медовый дух лугов — во всём этом бесконечная любовь, и Энн любит, потому что душа не может существовать без любви, будь любовь та крохотной или необъятной.
Но тот, кто создал и вложил столько любви, куда-то ушёл, а может, любви было слишком много, и ему самому уже ничего не осталось, и порой Энн грустит, как может грустить всякий, кто живёт, и пытается найти свой Смысл, как всякий, кто мыслит.
Когда Энн грустит, приходят грозы, и лисы тревожатся, потому что их дожди — тепло и солнце, и серебряная завеса струй, а грусть Энн — грозовые киты высоко в небе, потому что влаги столько, что они могут плыть, как в море, гнущиеся к самой земле деревья и выдранная трава, и холод, и застывшие на полушаге, потускневшие и остывшие медные псы, и беснующиеся призрачные волки ветров.
Потом Энн вспоминает о своих лисах и драконах, и поющих деревьях, лесных тварюшках и созданиях, и большеглазой диви из холмов, и текучей — из рек и озёр, и о вечном восходе, застывшем в янтаре времён, отражающемся многократно в каплях росы на каждой голубой травинке, и расходятся тучи, сохнут под нежарким солнцем лисы и драконы-коты, и развешивает роскошный хвост радуга, нежится в медных лучах.
Вечно длится восход на Энн. Вечно Энн ждёт и любит того, кто однажды найдётся, даже если Энн придётся уместить всё это необъятное и сложное внутри, став меньше снаружи, или вовсе разделить себя, чтобы пойти искать.
Энн не знает, бывает ли иначе.
Маримо Ю, о да, они были прекрасны)) и была ещё земля, которая вскрикнула, из другого рассказа; и почему-то, как образ всей планеты, наложился образ Той, которая звала - "Эоэлла" из "Планеты бурь"
я тоже во сне видел место, где то ли время течет иначе то ли планета так вращается, что всегда восход\сумерки
Ну, там планета застыла в падении - там была черная дыра. Иное течение времени и вечный восход - это ужасно интересно))