В моих снах цветы тают и распускается снег... ©
Bсё из-за того, что китайский Новый год тигра наступил в феврале
Едва прольётся на землю Имболка молоко, как из снега, из хрусталя, из кружева опушённых инеем ветвей, из морозно-алой дымки заката выступит тигр, чьё время пришло.
Ступает тигр, страж порога, небывалый в этих землях зверь, — серебрится инеем шерсть, хищные тени полосами скользят по шкуре, как зимнее море льдисты зелёные огни глаз, и пение зимних духов сопровождает его.
Заглянешь в глубину тигриных глаз — утонешь, как в море том, заблудишься средь собственных отражений, будешь вечно блуждать, пока не найдёшь потерянную истинную суть.
Выходит из человеческого селения, откуда пахнет теплом и дымом, и хлебом, и молоком, к тигру бродячий певец — жёлтая лента в светлых прядях, лентами же украшена простая одежда. Кланяется низко, а потом — поёт.
Помедлив, садится тигр, будто домашний кот, обвивает хвостом передние лапы: слушает звонкий голос певца, как голос приближающейся весны.
Где-то в лесу вторит песне хрустальный звон маленьких льдинок на ветвях; под ногами певца распускаются подснежники.
Песня не умолкает — просто улетает птицей, теряется вдали. Тигр встряхивается, обращает на певца взгляд льдистых глаз.
Стоит ощериться среброшёрстому владыке — вдалеке громыхает гром средь снегов и льда.
Певец выплёскивает из фляги под лапы тигру молоко; ставит берёзовую миску, наливает в неё остатки молока.
Напившись молока, смирит тигр жестокий нрав, не тронет певца — дохнёт в лицо, будто даруя милость стража порога.
Да и уйдёт, растворится в морозной дымке, рассыпется взвихрившимся серебряным снегом.
В селении людей всю ночь будут гореть тёплые живые огни.
Едва прольётся на землю Имболка молоко, как из снега, из хрусталя, из кружева опушённых инеем ветвей, из морозно-алой дымки заката выступит тигр, чьё время пришло.
Ступает тигр, страж порога, небывалый в этих землях зверь, — серебрится инеем шерсть, хищные тени полосами скользят по шкуре, как зимнее море льдисты зелёные огни глаз, и пение зимних духов сопровождает его.
Заглянешь в глубину тигриных глаз — утонешь, как в море том, заблудишься средь собственных отражений, будешь вечно блуждать, пока не найдёшь потерянную истинную суть.
Выходит из человеческого селения, откуда пахнет теплом и дымом, и хлебом, и молоком, к тигру бродячий певец — жёлтая лента в светлых прядях, лентами же украшена простая одежда. Кланяется низко, а потом — поёт.
Помедлив, садится тигр, будто домашний кот, обвивает хвостом передние лапы: слушает звонкий голос певца, как голос приближающейся весны.
Где-то в лесу вторит песне хрустальный звон маленьких льдинок на ветвях; под ногами певца распускаются подснежники.
Песня не умолкает — просто улетает птицей, теряется вдали. Тигр встряхивается, обращает на певца взгляд льдистых глаз.
Стоит ощериться среброшёрстому владыке — вдалеке громыхает гром средь снегов и льда.
Певец выплёскивает из фляги под лапы тигру молоко; ставит берёзовую миску, наливает в неё остатки молока.
Напившись молока, смирит тигр жестокий нрав, не тронет певца — дохнёт в лицо, будто даруя милость стража порога.
Да и уйдёт, растворится в морозной дымке, рассыпется взвихрившимся серебряным снегом.
В селении людей всю ночь будут гореть тёплые живые огни.
Тигр вместо кота - двойная милота!
Маримо Ю, ну, раз у Йоля есть кот, то Имболку - тем более молоко! - не помешает свой. Полосатый, пусть они там и не водятся. И молоко можно пожертвовать тигру, а не Бригите, правда, ленточку едва удастся на шею повязать.