В моих снах цветы тают и распускается снег... ©
читать дальшеВедьминский флэшмоб, несмотря на количество набросков в черновиках, подзастрял, короткие истории тоже придумываются не очень, а длинные и продуманные совершенно очевидно никто не читает (всякий раз, когда вы молча закрываете вкладку, в мире грустит один автор 
)
Для настроения, в том числе и сказочного, прошу от вас слово - а я в ответ постараюсь на него написать коротенькую, в несколько строк, сказку.
Если не увлекусь.
Поняла, что ничего не допишу на ЗФБ, хотя знаю, как закончить все истории, но они уже прожиты, и теперь мне лень. Вместо этого наяву и даже во сне думается новый мир-образ, странный герой - и мир, и герой не очень уверены, кто и что они, но им это не мешает, внезапно вылазят кельтские мотивы, но я тут ни при чем; окружающее пространство щедро подкидывает для осмысления образа новые штуки, и не худо бы отвлечься, потому что история эта ест вообще меня целиком.
Больше слов, разных и прекрасных)) Загадывать можно сколько угодно раз.
1. Море
Море иногда приходит посмотреть на людей. Ведь все они когда-то вышли из вод, все они - его дети, как величавые киты и озорные дельфины, и грозные касатки, и множество прочих, что предпочли земному простору - глубины, море вод.
Но ведь небо - тоже море, одно сливается с другим - где-то там, где обычным взором не разглядеть, где-то там море впадает в небо, а небо - в море.
Море приходит ночами на улицы городов, когда в небе плывёт рыба-луна, приносит ракушки, обломки кораблей и песок, песни китов, пряди водорослей, вздохи волн и сны Того, кто вечно спит на дне и однажды проснётся*.
Слушает человеческие сны и стук сердец, что никогда не лжёт, поёт песни китов, убаюкивая и нежа.
Когда уснёт рыба-луна и встрепенётся птица-солнце, море истает - будто и не было его.
На тротуарах - песок, а кто-то, быть может, найдёт поутру у кровати золотой дублон...
Иногда море приходит посмотреть на людей.
Море когда-то было одно, и всякая речушка, всякий ручеёк хранит память о том.
Из луж, где небо плывёт, море глядит на нас. Ждёт.
*отсылка к любимой истории "Он выдумал море"
2. Кровь
Я не отошла от "Моря", а второе слово здорово бы вписалось в ту историю, ведь всякий носит свое море с собой.
Бродяжка съёжился в тёмном углу, глядя из-под спутанных прядей на спешащих мимо людей.
Счастливы знающие, кто они!
А у него - только кровь в ушах, будто никогда не виданное море шумит.
Может, для него поют рога, он - не без дома щенок, а породистый... пёс: осень, охота, кличи, азарт, и под копытами конскими - тьма.
Может, и вовсе - дивный и страшный фейри из тех, что, коли желают, бродят рядом с людьми.
Может - сын короля, а может - у него полёты в крови: проверить сложную вязь ремней на плечах и груди - и шагнуть со стены, расправляя перепонки из кожи стачанных крыл.
Крови язык понимать никому не дано - волны шумят, как шумели давным-давно.
Спустя много волн из тьмы глядит на снующих людей Безликий, у кого много имён.
Ни одно - не его.
Только кровь, что - море, не просто вода, ведает обо всём.
Алое, древнее, изначальное море на заре мира вечную песнь ведёт.
3. Сны
Все мы спим, нам снятся сны — спящие на работу бегут, чужие дела решают днями, спорят, сплетничают, делятся проблемами (страшный зверь KPI, где-то заблудился аванс — десятого дать были должны; опоздания, штрафы — ай-ай! — поставщики; «я хочу убивать людей», — «держи лучше фоточку котика, от котика сразу в жизни светлей»; начальник нынче зверствует, сущий Бармалей), кидаются украдкой котиками и мемами — пока начальство (о, бойся — всё же Бармаглот!) чахнет над тревожными сводками с фронта работ.
Доползают домой — и мир выключается.
Кто-то другой вместо нас просыпается — вот расправил крылья медный дракон, вон удирает ведьма, верно, иностранка, (метла непослушна, совсем нова, не до конца укрощена) по крышам высоток от службы порядка, попутно раскрасив радугой висящее бельё на седьмом этаже, смеётся, через плечо швыряет в верховых грифонов стражи разноцветным драже.
Вон там — прямо на гальке разноцветной в позе, на лотос отдалённо похожей, некто сидит — чтоб маяком быть, нужно учиться светить, и даже почти получается, ну ещё немного — и спасены корабли.
Солидный гражданин ночами мальчишкой взлетает на звёздного парусника бушприт, и звенит мальчишечий крик: Звезда впереди!
Музыкант (грубоватый водитель Илья) терпеливо ткёт на струнах ткань внебытия — мелодия расходится беззвучной волной, музыкант по воде ровно посуху ступает, держит цитру в воздухе перед собой.
Эн просыпается, потягивается реками-океанами, со смешком-эхом пожимает горами, будто плечами: приснится же такое — быть человеком!
Все мы спим, видим о жизни сны, но однажды — проснёмся.
И там — одинокие, непременно будем нужны.
4. Лаванда
Не спрашивайте, причём тут динозавр, оно само)))
В чудном тёплом Провансе, где выговор мягок и певуч, где до самого горизонта цветут лавандовые поля, где приготовляют лучшие сыры и вино, подле деревни Динь, где повсюду расставлены указатели и проложены тропы для экскурсий, есть достопримечательность, которую не покажут самым пытливым туристам.
Порой из бескрайнего сиреневого моря цветов поднимается на длинной шее голова, а где-то меж цветов плывёт туловище, как корабль. Голова эта учтиво раскланивается со знакомыми, да ещё и приветствует вслух.
Марсель не слишком разбирается, к какому виду относят его люди, называющие подобных ему "динозаврами" (у него нет рогов и шипов, на ногах - подобие копыт, толстая сиреневатая - некогда она была серо-зелёной - шкура и длинная шея с аккуратной головой, а длинный толстый хвост, если двигаться неаккуратно, оставляет целые просеки в цветочных полях; один русский приятель некогда называл его "Индриком безрогим"*, а знакомый священник именовал не иначе как "шуткой божией"); Марсель немножко рассеян, но хорошо воспитан, отлично умеет поддержать беседу о погоде и урожае, о лучших сортах сыров и вина и говорит не на французском, а на прованском диалекте провансальского.
Иногда даже немножко поёт - у него приятный баритон.
В конце концов, провансальский - язык трубадуров, а Марсель водил знакомство со многими из них (большая часть его песенок весьма игрива, но и это - часть очарования Прованса и Марселя лично). Марсель вообще любит людей и дружит с ними, когда-то даже отыгрывать роль дракона приходилось, не оставишь же без подвига перед лицом Прекрасной Дамы приятеля-рыцаря, раз уж драконы все перевелись!
(На резонный вопрос Дамы, отчего у дракона не было крыльев - может, он совсем детёныш или вовсе не дракон, - обидевшись, ответил сам якобы поверженный Марсель, так что подвиг во имя прекрасных глаз так и остался незасчитанным)
Марсель не чувствует себя одиноким - у него множество знакомых и хороших приятелей (нет ничего более широко известного, чем тщательно оберегаемый секрет!), немногие посвящённые приезжают навестить его и из других стран, а в Шотландии у него есть двоюродная тётушка, так что он, проснувшийся однажды средь сиреневых цветов и узнавший, что прочие - ушли, не совсем последний.
Поперву он от людей скрывался, присматривался - лаванда охотно укрывала его от посторонних глаз. Но потом просто не выдержал - ужасно любопытно!
Смешно было, когда крестьяне, впервые повстречавшись с Марселем, не разобравшись, попытались изгнать "нечисть", окуривая его лавандой. Марсель, расчихавшись от дыма, очень вежливо отобрал у них сухие пучки и доступным языком объяснил, что лаванда, конечно, растение полезное и где-то даже сакральное, но динозавров определённо не изгоняет. Драконов, наверное, тоже, но он-то точно не дракон!
Так что вполне согласен на жертву в виде сыра и вина, а девицу можете оставить себе.
Хоть и не дракон, но трубадуры, прознав о диковинном звере, зачастили в провинцию - кому не хотелось бы сложить балладу о герое, совершающем подвиг ради Дамы сердца, и драконе, когда вот он, почти дракон для вдохновения?
Марселя всё это очень веселило, да и трубадуры в большинстве своём были отличными ребятами, никогда не отказывались разучить с ним песенку-другую и охотно рассказывали, о чём нынче говорят люди. Правда, по следам песен являлись и рыцари, найти же общий язык с человеком, закованным в латы, а потому находящимся в крайне дурном настроении (тяжело, душно и жарко), получалось не всегда, и язык поэзии внятен был не всем. Хвостом по шлему было доступнее.
Жаль, что трубадуры тоже - вымерли, - думает иногда Марсель, и очень жалеет, что не умел толком прикидываться драконом - может, тогда бы и трубадуры остались, да и рыцари не перевелись. А так - вроде и совершать нечего, да и воспевать - тоже...
Сегодня Марсель - главный участник всех лавандовых праздников в округе - из тех, что только для своих, не для глаз туристов, и никто не удивляется, видя средь охапок срезанных цветов величаво ступающего-плывущего, что твой корабль, динозавра.
Как-то Марселя звали работать в музей лаванды, но он отказался, объяснив, что в экспонаты ему покуда рановато, а живая лаванда его сердцу милей, чем масла, духи, саше и даже картины.
Иногда Марсель впадает в спячку, сладко дремлет - лаванда дурманит ароматом, навевает сны о тех временах, когда ярких дивных цветов вовсе не было, а бродили по Земле средь папоротников и древовидных хвощей громадные сородичи Марселя. Свернувшегося клубочком Марселя никто не трогает, и он спит годами. Пробудившись, огорчается тому, что люди живут так мало - только успел подружиться с озорными мальчишками и девчонками, а знакомиться приходят уже взрослые внуки.
Марсель живёт долго, помнит древние времена, когда хозяевами Земли были динозавры. Может, он увидит, когда на смену людям придёт кто-то ещё. Марсель немножко старомоден, но совсем не чувствует себя дряхлым - разве чуточку потяжелел - и знает: это потому, что он - лавандовый динозавр.
В конце концов, некогда считалось, что лаванда не только отгоняет злых духов и привлекает любовь, но и дарует долголетие.
Плывёт марь над цветами ввечеру, укладывается спать небывалый зверь, с довольным вздохом укладывает голову на охапку цветов.
В тёплом Провансе с его чарующим выговором, где сиреневые поля простираются до горизонта, и даже солнце кажется вечерами - сиреневым, живёт лавандовый динозавр.
*Индрик-зверь дал название индрикотерию, но, по описаниям из легенд, они вовсе не похожи.
А музей лаванды в Провансе действительно существует.
5. Туманный луг
Я снова увлеклась))
Когда-то это были обычные луга — люцерна, клевер, донник, ромашки и васильки, медово пахнущее разноцветье, волнами колыхающееся на ветру, мелкая речушка, почти ручеёк, промеж них. Потом невесть откуда приполз, простелился туман — да не тот, что мирно дремал в речной пойме, застенчиво выбираясь прохладными вечерами и сырым утром, а колдовской какой-то, навью дрожащий, зыбкий, непроглядный, попади — и дороги вовек не найдёшь, ослепнешь и оглохнешь разом. Туман не рассеялся, как бывает обычно — так и остался, огородив луга этакой завесой.
Люди со временем привыкли, даже село стали называть Туманные Луга, прежнего названия уж и не помнил никто.
Болтали — водятся там, в туманных лугах, чудища бледноглазые, звери диковинные, каких уж нет на свете давно — повывелись все, а в тумане — заблудились однажды, да так и остались там, ревут изредка жалобно.
Блазнилось подле лугов тех — всякое. Тени изломанные причудливо, шёпот навязчивый, мерещилось то, чего не было, слова, которых не произносили, а уж если не один — с компанией, для храбрости собранной, то и вовсе можно было не вернуться.
Шёпотом рассказывали у очага (огонь-то убережёт, недоброе внимание Тех, из тумана, сожжёт, не позволит накликать беду неосторожными словами), что порою слышится пение из-за пелены, чудное, завораживающее, вовсе без слов, будто поёт создание, даром речи не наделённое, только дрожит что-то в самом нутре, хочется — отозваться, шагнуть в туман, ступить на потерянные луга.
Кто и уходил, не умел остановиться.
Иногда ушедшие возвращались — и люди старались не смотреть в золотые глаза с кошачьими зрачками. Не те это были, кто ушёл да потерялся. То ли чудь, то ли навь — словом, нездешнее что-то, мороз по коже от их взгляда. Сжечь пробовали — да костёр переродился в пламя иное, льдисто-зеленоватое, а нелюдь — ступила босыми ступнями по углям, как по земле, да и пошла себе.
Злая шутка была — но втолкнули парни дурачка безобидного в туман, и был то первый — вернувшийся.
Баяли потом люди — не он вернулся, химера когтистая золотоглазая, спокойствие и разум в тех кошачьих глазах, да одеяния странные, на левую сторону запахнутые, не руками людей будто пошитые, без шва единого, и не мужские вовсе. Обуви только отчего-то не носил. Ходил меж людей, в глаза заступившим дорогу с вилами да колами смотрел внимательно — так, что те опамятовались потом уж дома у себя, не зная, как дошли, — всё будто искал что-то. Огня не боялся, но и приблизиться не торопился — будто чуждо теперь ему было обычное тепло.
Дом на окраине, что пустовал давно, где пристанище себе химера нашёл, сжечь пробовали — да тогда и узнали, что не властен огонь над детьми тумана.
Вышел к ним химера, в пламя ступил. Огонь живой шипел, искрами плевался — и угасал под пристальным взглядом, ноги не смел босые ожечь.
Впервые разомкнул губы химера — и никто не помнил, что сказал. Может, заклинанием злым околдовал, может, укорить хотел — всё ж когда-то это был его дом, а может, вовсе не по-человески то было сказано, слишком чуждым людскому слуху оказалось, вот и не запомнилось совсем.
А химера — пропала потом. Заплутала где-то в осени промеж листопада и мелкой мороси, вернулась к себе на Туманные Луга.
Луга, слухи ходили, не желтели вовсе, не указ им законы природы, вечно зелены там травы — хоть что за зелень в кромешном тумане? Говорили — не туман то вовсе, а навроде границы или врат, которые лучше не отпирать, в туманной границе и бродят бледноглазые звери-чудища неведомые, вечно обречённые блуждать там, трубят жалобно, в тумане ничего не видя. За туманом же — мир другой, навий, где травы уже и вовсе не травы и химеры золотоглазые живут — люди не люди, звери не звери, чудь навная, что — ключники или сами ключи ко вратам.
Пока разговоры ведутся у живого огня в очагах домов да таверн, что людских слов не выдаст нелюди, — бродят в туманных лугах химеры золотоглазые, поёт, колышется колдовской туман, манит души человеческие.
)Для настроения, в том числе и сказочного, прошу от вас слово - а я в ответ постараюсь на него написать коротенькую, в несколько строк, сказку.
Поняла, что ничего не допишу на ЗФБ, хотя знаю, как закончить все истории, но они уже прожиты, и теперь мне лень. Вместо этого наяву и даже во сне думается новый мир-образ, странный герой - и мир, и герой не очень уверены, кто и что они, но им это не мешает, внезапно вылазят кельтские мотивы, но я тут ни при чем; окружающее пространство щедро подкидывает для осмысления образа новые штуки, и не худо бы отвлечься, потому что история эта ест вообще меня целиком.
Больше слов, разных и прекрасных)) Загадывать можно сколько угодно раз.
1. Море
Море иногда приходит посмотреть на людей. Ведь все они когда-то вышли из вод, все они - его дети, как величавые киты и озорные дельфины, и грозные касатки, и множество прочих, что предпочли земному простору - глубины, море вод.Но ведь небо - тоже море, одно сливается с другим - где-то там, где обычным взором не разглядеть, где-то там море впадает в небо, а небо - в море.
Море приходит ночами на улицы городов, когда в небе плывёт рыба-луна, приносит ракушки, обломки кораблей и песок, песни китов, пряди водорослей, вздохи волн и сны Того, кто вечно спит на дне и однажды проснётся*.
Слушает человеческие сны и стук сердец, что никогда не лжёт, поёт песни китов, убаюкивая и нежа.
Когда уснёт рыба-луна и встрепенётся птица-солнце, море истает - будто и не было его.
На тротуарах - песок, а кто-то, быть может, найдёт поутру у кровати золотой дублон...
Иногда море приходит посмотреть на людей.
Море когда-то было одно, и всякая речушка, всякий ручеёк хранит память о том.
Из луж, где небо плывёт, море глядит на нас. Ждёт.
*отсылка к любимой истории "Он выдумал море"
2. Кровь
Я не отошла от "Моря", а второе слово здорово бы вписалось в ту историю, ведь всякий носит свое море с собой.
Бродяжка съёжился в тёмном углу, глядя из-под спутанных прядей на спешащих мимо людей.Счастливы знающие, кто они!
А у него - только кровь в ушах, будто никогда не виданное море шумит.
Может, для него поют рога, он - не без дома щенок, а породистый... пёс: осень, охота, кличи, азарт, и под копытами конскими - тьма.
Может, и вовсе - дивный и страшный фейри из тех, что, коли желают, бродят рядом с людьми.
Может - сын короля, а может - у него полёты в крови: проверить сложную вязь ремней на плечах и груди - и шагнуть со стены, расправляя перепонки из кожи стачанных крыл.
Крови язык понимать никому не дано - волны шумят, как шумели давным-давно.
Спустя много волн из тьмы глядит на снующих людей Безликий, у кого много имён.
Ни одно - не его.
Только кровь, что - море, не просто вода, ведает обо всём.
Алое, древнее, изначальное море на заре мира вечную песнь ведёт.
3. Сны
Все мы спим, нам снятся сны — спящие на работу бегут, чужие дела решают днями, спорят, сплетничают, делятся проблемами (страшный зверь KPI, где-то заблудился аванс — десятого дать были должны; опоздания, штрафы — ай-ай! — поставщики; «я хочу убивать людей», — «держи лучше фоточку котика, от котика сразу в жизни светлей»; начальник нынче зверствует, сущий Бармалей), кидаются украдкой котиками и мемами — пока начальство (о, бойся — всё же Бармаглот!) чахнет над тревожными сводками с фронта работ.
Доползают домой — и мир выключается.
Кто-то другой вместо нас просыпается — вот расправил крылья медный дракон, вон удирает ведьма, верно, иностранка, (метла непослушна, совсем нова, не до конца укрощена) по крышам высоток от службы порядка, попутно раскрасив радугой висящее бельё на седьмом этаже, смеётся, через плечо швыряет в верховых грифонов стражи разноцветным драже.
Вон там — прямо на гальке разноцветной в позе, на лотос отдалённо похожей, некто сидит — чтоб маяком быть, нужно учиться светить, и даже почти получается, ну ещё немного — и спасены корабли.
Солидный гражданин ночами мальчишкой взлетает на звёздного парусника бушприт, и звенит мальчишечий крик: Звезда впереди!
Музыкант (грубоватый водитель Илья) терпеливо ткёт на струнах ткань внебытия — мелодия расходится беззвучной волной, музыкант по воде ровно посуху ступает, держит цитру в воздухе перед собой.
Эн просыпается, потягивается реками-океанами, со смешком-эхом пожимает горами, будто плечами: приснится же такое — быть человеком!
Все мы спим, видим о жизни сны, но однажды — проснёмся.
И там — одинокие, непременно будем нужны.
4. Лаванда
Не спрашивайте, причём тут динозавр, оно само)))
В чудном тёплом Провансе, где выговор мягок и певуч, где до самого горизонта цветут лавандовые поля, где приготовляют лучшие сыры и вино, подле деревни Динь, где повсюду расставлены указатели и проложены тропы для экскурсий, есть достопримечательность, которую не покажут самым пытливым туристам.
Порой из бескрайнего сиреневого моря цветов поднимается на длинной шее голова, а где-то меж цветов плывёт туловище, как корабль. Голова эта учтиво раскланивается со знакомыми, да ещё и приветствует вслух.
Марсель не слишком разбирается, к какому виду относят его люди, называющие подобных ему "динозаврами" (у него нет рогов и шипов, на ногах - подобие копыт, толстая сиреневатая - некогда она была серо-зелёной - шкура и длинная шея с аккуратной головой, а длинный толстый хвост, если двигаться неаккуратно, оставляет целые просеки в цветочных полях; один русский приятель некогда называл его "Индриком безрогим"*, а знакомый священник именовал не иначе как "шуткой божией"); Марсель немножко рассеян, но хорошо воспитан, отлично умеет поддержать беседу о погоде и урожае, о лучших сортах сыров и вина и говорит не на французском, а на прованском диалекте провансальского.
Иногда даже немножко поёт - у него приятный баритон.
В конце концов, провансальский - язык трубадуров, а Марсель водил знакомство со многими из них (большая часть его песенок весьма игрива, но и это - часть очарования Прованса и Марселя лично). Марсель вообще любит людей и дружит с ними, когда-то даже отыгрывать роль дракона приходилось, не оставишь же без подвига перед лицом Прекрасной Дамы приятеля-рыцаря, раз уж драконы все перевелись!
(На резонный вопрос Дамы, отчего у дракона не было крыльев - может, он совсем детёныш или вовсе не дракон, - обидевшись, ответил сам якобы поверженный Марсель, так что подвиг во имя прекрасных глаз так и остался незасчитанным)
Марсель не чувствует себя одиноким - у него множество знакомых и хороших приятелей (нет ничего более широко известного, чем тщательно оберегаемый секрет!), немногие посвящённые приезжают навестить его и из других стран, а в Шотландии у него есть двоюродная тётушка, так что он, проснувшийся однажды средь сиреневых цветов и узнавший, что прочие - ушли, не совсем последний.
Поперву он от людей скрывался, присматривался - лаванда охотно укрывала его от посторонних глаз. Но потом просто не выдержал - ужасно любопытно!
Смешно было, когда крестьяне, впервые повстречавшись с Марселем, не разобравшись, попытались изгнать "нечисть", окуривая его лавандой. Марсель, расчихавшись от дыма, очень вежливо отобрал у них сухие пучки и доступным языком объяснил, что лаванда, конечно, растение полезное и где-то даже сакральное, но динозавров определённо не изгоняет. Драконов, наверное, тоже, но он-то точно не дракон!
Так что вполне согласен на жертву в виде сыра и вина, а девицу можете оставить себе.
Хоть и не дракон, но трубадуры, прознав о диковинном звере, зачастили в провинцию - кому не хотелось бы сложить балладу о герое, совершающем подвиг ради Дамы сердца, и драконе, когда вот он, почти дракон для вдохновения?
Марселя всё это очень веселило, да и трубадуры в большинстве своём были отличными ребятами, никогда не отказывались разучить с ним песенку-другую и охотно рассказывали, о чём нынче говорят люди. Правда, по следам песен являлись и рыцари, найти же общий язык с человеком, закованным в латы, а потому находящимся в крайне дурном настроении (тяжело, душно и жарко), получалось не всегда, и язык поэзии внятен был не всем. Хвостом по шлему было доступнее.
Жаль, что трубадуры тоже - вымерли, - думает иногда Марсель, и очень жалеет, что не умел толком прикидываться драконом - может, тогда бы и трубадуры остались, да и рыцари не перевелись. А так - вроде и совершать нечего, да и воспевать - тоже...
Сегодня Марсель - главный участник всех лавандовых праздников в округе - из тех, что только для своих, не для глаз туристов, и никто не удивляется, видя средь охапок срезанных цветов величаво ступающего-плывущего, что твой корабль, динозавра.
Как-то Марселя звали работать в музей лаванды, но он отказался, объяснив, что в экспонаты ему покуда рановато, а живая лаванда его сердцу милей, чем масла, духи, саше и даже картины.
Иногда Марсель впадает в спячку, сладко дремлет - лаванда дурманит ароматом, навевает сны о тех временах, когда ярких дивных цветов вовсе не было, а бродили по Земле средь папоротников и древовидных хвощей громадные сородичи Марселя. Свернувшегося клубочком Марселя никто не трогает, и он спит годами. Пробудившись, огорчается тому, что люди живут так мало - только успел подружиться с озорными мальчишками и девчонками, а знакомиться приходят уже взрослые внуки.
Марсель живёт долго, помнит древние времена, когда хозяевами Земли были динозавры. Может, он увидит, когда на смену людям придёт кто-то ещё. Марсель немножко старомоден, но совсем не чувствует себя дряхлым - разве чуточку потяжелел - и знает: это потому, что он - лавандовый динозавр.
В конце концов, некогда считалось, что лаванда не только отгоняет злых духов и привлекает любовь, но и дарует долголетие.
Плывёт марь над цветами ввечеру, укладывается спать небывалый зверь, с довольным вздохом укладывает голову на охапку цветов.
В тёплом Провансе с его чарующим выговором, где сиреневые поля простираются до горизонта, и даже солнце кажется вечерами - сиреневым, живёт лавандовый динозавр.
*Индрик-зверь дал название индрикотерию, но, по описаниям из легенд, они вовсе не похожи.
А музей лаванды в Провансе действительно существует.
5. Туманный луг
Я снова увлеклась))
Когда-то это были обычные луга — люцерна, клевер, донник, ромашки и васильки, медово пахнущее разноцветье, волнами колыхающееся на ветру, мелкая речушка, почти ручеёк, промеж них. Потом невесть откуда приполз, простелился туман — да не тот, что мирно дремал в речной пойме, застенчиво выбираясь прохладными вечерами и сырым утром, а колдовской какой-то, навью дрожащий, зыбкий, непроглядный, попади — и дороги вовек не найдёшь, ослепнешь и оглохнешь разом. Туман не рассеялся, как бывает обычно — так и остался, огородив луга этакой завесой.
Люди со временем привыкли, даже село стали называть Туманные Луга, прежнего названия уж и не помнил никто.
Болтали — водятся там, в туманных лугах, чудища бледноглазые, звери диковинные, каких уж нет на свете давно — повывелись все, а в тумане — заблудились однажды, да так и остались там, ревут изредка жалобно.
Блазнилось подле лугов тех — всякое. Тени изломанные причудливо, шёпот навязчивый, мерещилось то, чего не было, слова, которых не произносили, а уж если не один — с компанией, для храбрости собранной, то и вовсе можно было не вернуться.
Шёпотом рассказывали у очага (огонь-то убережёт, недоброе внимание Тех, из тумана, сожжёт, не позволит накликать беду неосторожными словами), что порою слышится пение из-за пелены, чудное, завораживающее, вовсе без слов, будто поёт создание, даром речи не наделённое, только дрожит что-то в самом нутре, хочется — отозваться, шагнуть в туман, ступить на потерянные луга.
Кто и уходил, не умел остановиться.
Иногда ушедшие возвращались — и люди старались не смотреть в золотые глаза с кошачьими зрачками. Не те это были, кто ушёл да потерялся. То ли чудь, то ли навь — словом, нездешнее что-то, мороз по коже от их взгляда. Сжечь пробовали — да костёр переродился в пламя иное, льдисто-зеленоватое, а нелюдь — ступила босыми ступнями по углям, как по земле, да и пошла себе.
Злая шутка была — но втолкнули парни дурачка безобидного в туман, и был то первый — вернувшийся.
Баяли потом люди — не он вернулся, химера когтистая золотоглазая, спокойствие и разум в тех кошачьих глазах, да одеяния странные, на левую сторону запахнутые, не руками людей будто пошитые, без шва единого, и не мужские вовсе. Обуви только отчего-то не носил. Ходил меж людей, в глаза заступившим дорогу с вилами да колами смотрел внимательно — так, что те опамятовались потом уж дома у себя, не зная, как дошли, — всё будто искал что-то. Огня не боялся, но и приблизиться не торопился — будто чуждо теперь ему было обычное тепло.
Дом на окраине, что пустовал давно, где пристанище себе химера нашёл, сжечь пробовали — да тогда и узнали, что не властен огонь над детьми тумана.
Вышел к ним химера, в пламя ступил. Огонь живой шипел, искрами плевался — и угасал под пристальным взглядом, ноги не смел босые ожечь.
Впервые разомкнул губы химера — и никто не помнил, что сказал. Может, заклинанием злым околдовал, может, укорить хотел — всё ж когда-то это был его дом, а может, вовсе не по-человески то было сказано, слишком чуждым людскому слуху оказалось, вот и не запомнилось совсем.
А химера — пропала потом. Заплутала где-то в осени промеж листопада и мелкой мороси, вернулась к себе на Туманные Луга.
Луга, слухи ходили, не желтели вовсе, не указ им законы природы, вечно зелены там травы — хоть что за зелень в кромешном тумане? Говорили — не туман то вовсе, а навроде границы или врат, которые лучше не отпирать, в туманной границе и бродят бледноглазые звери-чудища неведомые, вечно обречённые блуждать там, трубят жалобно, в тумане ничего не видя. За туманом же — мир другой, навий, где травы уже и вовсе не травы и химеры золотоглазые живут — люди не люди, звери не звери, чудь навная, что — ключники или сами ключи ко вратам.
Пока разговоры ведутся у живого огня в очагах домов да таверн, что людских слов не выдаст нелюди, — бродят в туманных лугах химеры золотоглазые, поёт, колышется колдовской туман, манит души человеческие.
@темы: странные рассказки, заповедник чепушинок, сказки, море
-
-
25.02.2020 в 00:44Море иногда приходит посмотреть на людей. Красиво, немного грустно, может быть потому, что жизнь вышла из моря, махнула рукой и теперь звонит только в праздники.
Кто-то другой вместо нас Один мой друг был твёрдо уверен, что засыпая, он просыпается где-то в другом месте и сон - то что происходит в реальности, просто не здесь.
думает иногда Марсель, и очень жалеет, что не умел толком прикидываться драконом - может, тогда бы и трубадуры остались, да и рыцари не перевелись. А эта зарисовка напротив очень лёгкая, хотя наверное, должна быть грустной - динозавры вымерли. рыцари перевелись, но лето ,солнце, поля лаванды. дети с разноцветными фонариками на праздничных улицах и голова динозавра на фоне темнеющего неба. На его морде луч солнца, потому что на высоте его роста ещё день.
Туманный луг Кажется, я это уже читал. Я уверен. Удивительно.
А можно и я загадаю слово? Корни.
И ещё одно: патина.
-
-
25.02.2020 в 19:41потому, что жизнь вышла из моря, махнула рукой и теперь звонит только в праздники.
Вот не смотрела с этой стороны, но теперь прямо представляется этакой бабушкой - дети выросли, у внуков другие интересы, и вправду - по праздникам
Один мой друг был твёрдо уверен, что засыпая, он просыпается где-то в другом месте и сон - то что происходит в реальности, просто не здесь.
Ну, нынче такая точка зрения довольно распространена, хотя я б, к примеру была б не рада каждому сну-реальности, одно дело, когда тебе снится какой-то город нездешний, башенки, река прозрачная, странные и дивные создания, дракон в небе и полеты, а другое дело, когда там та же работа!
На его морде луч солнца, потому что на высоте его роста ещё день.
Вы так это хорошо нарисовали, что теперь стоит перед глазами, такой чудесный образ-дополнение
Кажется, я это уже читал. Я уверен. Удивительно.
Не могу поручиться, что где-то когда-то не читала подобного, хотя так вроде не помню)) Слишком много прочитано, потом всплывает в самый неожиданный момент образами... Хотя сюжет, понятно, вовсе не оригинален, туман/завеса - вообще уже классика.А можно и я загадаю слово? Корни.
И ещё одно: патина.
Корни - в смысле именно "корни деревьев/прочих растений"?))
-
-
26.02.2020 в 00:10