Примечания: 1. отсылка к истории «Бог дождя»
2. Цилинь - единорог из китайской мифологии, у него драконья чешуя, оленьи ноги, лошадиная грива и рог во лбу (на картинах рог изображается оленьим). Не ест мяса, «не обидит и букашки» согласно легендам, однако наделён правом судить и карать преступника - никогда не ошибается и не знает лжи.
Сказка про японский вариант цилиня, кирина, есть здесь, читается как оридж.
Как известно, рисование в число талантов одарённого во всех прочих областях, кроме, собственно, исполнения божественных обязанностей, в чем бы они ни заключались, Небесного принца не входило. От рисунков его шарахались даже птицеголовые духи-слуги — если б они говорить умели, то непременно заикаться б начали, — впрочем, это своё мнение дракон держал при себе. Принца он любил и обижать совсем не хотел.
— Очень… своеобразно, мой принц, — вздохнул он, пытаясь догадаться, что же подразумевалось под непонятной вязью линий и завитушек по краю картины, по отдельности выглядевших вполне изящно, но вместе создающих странное впечатление. Куда уж страннее — от них голова буквально кругом шла.
Принц явно пытался совместить два жанра — на фоне легко намеченного тушью традиционного горного пейзажа красовался непонятный недорисованный зверь… По крайней мере, Лун предполагал, что это должен быть зверь, хотя количество конечностей превышало допустимые пределы, а морда имела почти несчастное выражение. Жанр, изобретённый принцем, явно нуждался в отдельном названии...
Принц, которого визит дракона застал за рисованием, улыбнулся чуть смущённо и светло, откладывая кисть и тушечницу, но напомнил:
— Я же сыграл тебе своё имя.
Принц был рядом, когда родился новый дракон, он знал и помнил его мелодию души, истинное имя, а потому счёл должным сообщить и имя своё — истинное, мелодию, что звучала. Но дракон, хоть, понятно, говорил не вслух — драконья пасть для того не приспособлена, упорно считал подобную фамильярность неуместной и большее, что позволял себе — это обращение «мой принц» вместо «небесный господин».
Но запомнил накрепко.
Правильно истолковав упрямое молчание, принц махнул рукой, не став настаивать.
Лун же с облегчением отвёл взгляд от картины на шёлке, принюхался, насторожив уши, изогнул длинные усы вопросительно:
— Пахнет? Сладко…
Принц улыбнулся, распуская подвязанные широкие рукава верхнего одеяния. Рядом возник из ниоткуда птицеглавый дух-слуга, с поклоном вручил принцу горшочек, до краёв наполненный благоухающим мёдом, и поднос со стопкой лепёшек.
— Угощайся, друг Лун.
— Это что, — ужаснулся дракон, облизываясь украдкой, — я теперь родич богам?
В человеческой пище боги не слишком нуждались, употребляя разве фрукты, но мёд здесь ценился особо, как нектар жизни. А змей прежде питался одной лишь рыбой.
— Ты изменился, — сказал принц, обмакивая лепёшку в мёд и протягивая на ладони. — Что удивительного в том, что другому телу потребна и другая пища?
Лун наклонил голову, слизнул угощение, зажмурился довольно.
— Ты знаешь, что на тебе заклятие? — спросил вдруг принц, и Лун едва не подавился лепёшкой под внимательным взглядом тёмных глаз.
— Что? Какое?
— Тебе лучше знать, — заметил принц. — Что ты сделал, позволь спросить? Кому досадил?
Лун встряхнулся, будто пытаясь таким образом избавиться от заклятия.
На одной из гор жил отшельник, постигающий в уединении и близости к небу бессмертие и божественную мудрость. На горных лугах обильно цвели цветы, и отшельник этот держал пасеку, чтобы лакомиться мёдом.
Змей питался рыбой, и этого ему вполне хватало. Недавно рождённого дракона же тянуло на сладкое. Вот он и не устоял, случайно оказавшись подле — очень уж мёдом сладко пахло…
Отшельник, видя такое безобразие, рассердился, наложил на разбойника заклятие. Пристыженный дракон, будучи пойман на месте преступления, удрал, а момент заклятия упустил. Стороннее колдовство вообще на драконов почти не влияет, они ведь сами — создания магии. Кто же мог подумать, что это — зацепится.
Принц выслушал, покачал головой, но корить не стал. Сказал только:
— Сути заклятия я не понимаю, но тебя хотели наказать — что хорошее из этого может получиться?
— Так расколдуйте меня!
— Боги не владеют магией, — напомнил принц. — Наша сила — суть желание, желание и изменяет мир так, как того нам хочется. Бессмертные отшельники — не боги, они куда ближе к людям, оттого и магия им удаётся. Я же... не самый умелый из богов.
— Как же вы тогда видите заклятие? — дракон извернулся, пытаясь оглядеть сам себя, но мигом позабыл об этом, стоило принцу отойти к краю террасы и опереться на перила.
— Магия сродни музыке. Я слышу, что твоя мелодия звучит иначе теперь, — отвечал принц, прикрывая на миг глаза, будто прислушиваясь к чему-то, — неправильность её режет мне слух.
Драконы не колдуют — они создания магии и обладают даром чувствовать и видеть её, разлитую вокруг, а потому могут просто черпать для своих нужд, и никакие заклинания им для того не нужны. Лун в потоках магии купался, чувствовал всей чешуёй, отзывалась на неё, пела сама драконья суть… но вот зачерпнуть, чтобы сотворить нужное, не получалось.
Да и как бы не вышло что-то в духе деяний Небесного принца — бесспорно, великих, но и с последствиями… крайне впечатляющими. Прямо скажем, тут следовало порадоваться, что чешуйчат, а не пушист — иначе вся шерсть бы дыбом вставала.
— И отчего я сам ничего не могу? — дракон дёрнул раздражённо хвостом, оглянулся и убрал его подальше от картины принца. Расстроится ведь…
— Ты молод, — сказал принц. — Со временем ты научишься не только слышать магию, но и слушать её, выбирая нужные ноты — тогда, перебирая эти ноты в том или ином порядке, ты сможешь творить нужное. Прости, я снова говорю о магии, как о музыке, которую слышу сам.
Разговаривая, принц по привычке принялся прохаживаться в задумчивости по перилам, ухитряясь не путаться в полах многослойных одежд, где золотисто-янтарный чередовался со снежно-белым.
Далеко внизу в провале шумела вода; водяная взвесь мерцала множеством маленьких радуг.
— Мой принц, — напряжённо заметил дракон, неотрывно за ним следящий. — Вам напомнить, как вы летаете?
Скулы принца чуть порозовели: высота его не пугала — манила, но с обращением не ладилось, и даже в птичьем облике он летал камнем и исключительно вниз. Чудом не убился в прошлый раз, даром что божеству это сделать очень затруднительно.
— Ты поймаешь меня, — просто ответил он, и Луну почудилось тут, что само время замерло, так ценен был этот миг безоглядного доверия.
Иногда дракон немного жалел о прошлом своем облике. Змей мог быть ближе. Обвиться вокруг руки во время прогулки или устроиться на плечах, пока принц играл на цине, свернуться клубком на коленях, греясь в солнечном почти сиянии божественного принца, млея, ровно кот от тепла. Дракон же был громадным, и единственно, что получалось — это иногда, набравшись нахальства, осторожно устроить голову на коленях принца, который порой собственноручно расчёсывал спутанную драконью гриву.
Лун никогда не осмеливался просить, но о касаниях этих мечтал, блаженствуя под ласковыми руками.
— Могут ли вообще драконы быть магами, или это вы утешаете меня? Что я должен уметь, когда стану настоящим драконом?
— Ты уже настоящий. Насколько я помню, — принц задумчиво подёргал себя за прядку волос, поворачиваясь, поскользнулся на влажных перилах (Лун обеспокоенно дёрнулся), взмахнул руками, будто крыльями — взметнулись широкие рукава, и выпрямился. — Старые драконы могут менять облик и размеры, а это ведь серьёзная магия. Более того, в человеческом своём облике они сходятся с людьми, и от союза этого рождаются дети... Старые — я имею в виду, могущественные, никто не знает наверняка, сколько драконы живут.
— А сколько живут обернувшиеся драконами? — полюбопытствовал Лун, помнивший рассказы принца, помогающего маленькому водяному змею стать драконом.
Ведь только яйцо драконье зреет около тысячи лет. И потом еще тысячи полторы лет дракончик маленьким считается. А уж крыльев и вовсе можно не дождаться. Это он удачно получил всё разом — и рога, и гриву, и размеры, а крылья порядочному восточному дракону вообще без надобности, с этими-то конечностями бы разобраться, сколько путался в них поначалу — шаг делал, негодные лапы немедленно одна за другую цеплялись, и он носом в землю падал. Летать-то легче...
— Не знаю, — признался принц, придержав взметнувшиеся от ветра тяжёлые пряди волос — чуть слышно звякнули вплетённые драгоценные бусины. — В книгах ничего не говорится на сей счёт, а у меня ты первый и единственный друг-дракон.
Дракон порадовался, что, как и змеи, драконы краснеть не умеют, даром что теплокровные. Его всегда трогало и смущало, когда Небесный принц без сомнений называл его другом.
— Я хотел спросить, — сказал он, чтобы скрыть смущение, — кто это на вашей картине? Вроде бы такого зверя я не встречал.
— Это цилинь, небесный зверь единорог, — отвечал принц, поворотясь лицом к провалу. Лун подозревал, что уж для Небесного господина все чувства на не слишком-то выразительной драконьей морде начертаны крупными буквами. — Цилинь, дальний драконий родич, приносит счастье достойным и наделён правом судить и карать. Он никогда не обидит ни зверя, ни птицы, и трава не мнётся под его шагами.
Дракон взглянул на картину внимательнее. Кажется, зверь и вправду был чешуйчатым, походя немного на дракона… Наклонил голову набок. Взглянул ещё раз. Зачем всё-таки вон те странные символы? В голове как-то странно помутилось. И перед глазами мушки какие-то замелькали и странные силуэты… Драконы всегда прозревают истину, они не видят того, чего нет!
Тело вдруг стало чужим и слишком большим, неповоротливым...
— Мой принц, верните всё как было! — возопил снова ставший маленьким змеем дракон и плюхнулся на землю. Ползать он разучился. Отвык...
Принц легко соскочил с перил и только развёл руками:
— Я бы с радостью, друг мой, но как?.. Я музыкант, не маг.
— Так же, как мелким с-с-сделали!
— Это не я, — возразил принц. Не слишком, впрочем, уверенно.
Змей-дракон воззрился с подозрением. Все непонятные события всегда происходили вокруг принца.
Не иначе, небесный господин был тайным божеством случайностей. Настолько тайным, что сам об этом не подозревал.
— Кажется, заклятие твоё на символы, что на картине моей, наложилось, — подумав, сказал принц, внимательно оглядев змея-дракона со всех сторон. — Оно проснулось, когда ты сам о нём узнал — надо бы было мне смолчать. Потому и получилось вот так…
— Ну зачем вы символы-то эти начертали, если всё одно колдовать не умеете? — возмутился Лун-змей, прикрывая глаза кончиком хвоста.
— Они красивые, — вздохнул принц виновато, примирительно протянул ему руку, предлагая взобраться. — В книге моей говорилось, что они должны сохранять раз сотворённое неизменным — здесь ведь влажно, картины долго не живут.
— А назад в дракона вы меня теперь оборачивать будете, мой принс-с-с? — ядовито поинтересовался снова-змей, делая вид, что не замечает протянутой ему руки, и на всякий случай отползая от картины подальше.
И подумал, что тушь и кисточки надо бы было отправить следом за рогами из нефрита и ножами — утопить в озере. Во избежание.
Принц задумчиво глянул на перила.
— Не вздумайте снова падать, — всполошился змей, вовсе не уверенный, что один и тот же способ сработает дважды. Кто знает, как крепко теперь заперта начертанным заклинанием его суть дракона. — Или… или я вас укуш-ш-шу!
Небесный принц смущённо подёргал прядь с вплетёнными бусинами золотистого янтаря, подумал ещё.
— Ну… я и правда не маг, но могу попробовать всё-таки обратить тебя, ты ведь уже стал драконом, это и есть твоя истинная суть теперь. Хотя воздействовать не на себя, на чужую суть — совсем другое... Я же слышу музыку и, когда птицей оборачивался, чтобы измениться, изменил звучание своей мелодии, выстроил её иначе. Может, если суметь верно подогнать параметры, которые я для себя подбирал…
Снова-змей представил, в кого стараниями принца и его божественной волей может обернуться (по чистой случайности, конечно же, и пернатым стать, как бог-змей из легенд — это ещё цветочки!) — а воображение у маленького змея осталось драконьих величин — и всё-таки брякнулся оземь. Кто там говорил, что змеи в обморок падать не умеют?..
Тайное божество случайностей
Примечания: 1. отсылка к истории «Бог дождя»
2. Цилинь - единорог из китайской мифологии, у него драконья чешуя, оленьи ноги, лошадиная грива и рог во лбу (на картинах рог изображается оленьим). Не ест мяса, «не обидит и букашки» согласно легендам, однако наделён правом судить и карать преступника - никогда не ошибается и не знает лжи.
Сказка про японский вариант цилиня, кирина, есть здесь, читается как оридж.
Как известно, рисование в число талантов одарённого во всех прочих областях, кроме, собственно, исполнения божественных обязанностей, в чем бы они ни заключались, Небесного принца не входило. От рисунков его шарахались даже птицеголовые духи-слуги — если б они говорить умели, то непременно заикаться б начали, — впрочем, это своё мнение дракон держал при себе. Принца он любил и обижать совсем не хотел.
— Очень… своеобразно, мой принц, — вздохнул он, пытаясь догадаться, что же подразумевалось под непонятной вязью линий и завитушек по краю картины, по отдельности выглядевших вполне изящно, но вместе создающих странное впечатление. Куда уж страннее — от них голова буквально кругом шла.
2. Цилинь - единорог из китайской мифологии, у него драконья чешуя, оленьи ноги, лошадиная грива и рог во лбу (на картинах рог изображается оленьим). Не ест мяса, «не обидит и букашки» согласно легендам, однако наделён правом судить и карать преступника - никогда не ошибается и не знает лжи.
Сказка про японский вариант цилиня, кирина, есть здесь, читается как оридж.
Как известно, рисование в число талантов одарённого во всех прочих областях, кроме, собственно, исполнения божественных обязанностей, в чем бы они ни заключались, Небесного принца не входило. От рисунков его шарахались даже птицеголовые духи-слуги — если б они говорить умели, то непременно заикаться б начали, — впрочем, это своё мнение дракон держал при себе. Принца он любил и обижать совсем не хотел.
— Очень… своеобразно, мой принц, — вздохнул он, пытаясь догадаться, что же подразумевалось под непонятной вязью линий и завитушек по краю картины, по отдельности выглядевших вполне изящно, но вместе создающих странное впечатление. Куда уж страннее — от них голова буквально кругом шла.