* * *

Медовая дымка, пыль янтаря висит в воздухе — едва приметный золотистый туман, туман дневной против стылого серебра тумана утреннего, где бродят в одиночестве неведомые бледноглазые чудища. Быть может, они потерялись однажды, да так и не сумели найтись.

Дракон со вздохом разбрасывает сокровища, что так берёг, — червонными монетками тепло светятся на асфальте и мокрой земле листья, любой путь — драгоценен, и ступив на обычную тропинку, оказаться можно где угодно. Быть может, тропинка приведёт на мощёные улочки древнего города — бархатно-пушистый снизу ото мха камень домов и храмов, где очарование старины витает в воздухе — печальная, покинутая красота; быть может, мощёная золотыми листьями-монетками тропа приведёт в сонный запущенный парк, где силуэты причудливо изогнутых деревьев в свете рыжих фонарей будто древние звери, что бродили по миру до начала времён, а круг света — будто врата; может быть — на вересковое поле, где громадные камни замкнули круг, притронься ладонью — и почуешь, как они едва приметно дрожат от силы, которой служат преградой; или на песчаный берег, где спит полуразрушенная белая крепость. А может, и вовсе очутишься на лесной полянке, где на замшелых камнях танцует лесной народец, и танец их так же дик, как они сами, и деревья протянут ветви навстречу — успей уйти, иначе останешься с ними. Любая тропа — Дорога, два дерева, круг света — Врата, ступай осторожно, ведь можно вовсе уйти от себя и никогда не вернуться.

Дракон расправляет незримые прежде крылья — где-то там, далеко, его ждут.
Дракон Августа ступает по небу — и звёзды срываются из-под его лап, и сам он растворяется в лунном молоке и звёздном сиянии, будто и не было его никогда, лишь дух яблок остался и дразнит и манит.

Танцует под музыку ветра и звёзд огненно-рыжий лис, ткёт туман, волглый, серебристый, колдовской, шаманит осень. Огнём полыхает лисий хвост, в туман сплетается дым костров, сгорают в них тени улетевших птиц, глохнут заплутавшие птичьи трели.

Яблоки зреют и падают неслышно звёзды.

Упавшие — распускаются ясными цветами на Земле, но к утру их уже не будет.

Кружится и подскакивает в танце огнехвостый лис, и палые листья, сухие и хрупкие, как древние рукописи о небывалом, кружатся с ним.
Злато обратится медью, листы истлеют, никто не сумеет прочесть летопись осени.
Но это будет потом.
Лис шаманит осень...

@темы: лисы, ...прозваньем - дракон, Хранители года, осень, сказки

---

Облачные Глубины

Вансайрес с любовью. Эта сказка - для тебя.


Нехорошие нынче были облака — серо-сизые, грозовые.
Нол-ор уж пожалел, что отправился сегодня в плавание. На вёслах до бури не успеть вернуться, тем более все воздушные течения нынче изменили русла, а парус бессильно обвис — стояло полное безветрие. Дозовёшься ли в эту пору, перед ненастьем, хоть одного из ветров?
Явившийся на зов ветер был совсем юным — пушистым и несмелым, и явно пока безымянным. Нол-ор потрепал его по спинке, и довольный ветер нырнул в облака, вынырнул, высунув лобастую прозрачную голову, ухмыляясь во всю пасть.
— Работай, — строго сказал ему Нол-ор.
Ветер свистнул, боднул лодку в борт — та опасно закачалась.
Крутившаяся поодаль любопытная алая рыбка, то и дело показывавшая то спинку, то бочок, плеснула хвостом, ныряя глубже в облака.

— Ну, не балуй, — одёрнул Нол-ор, с трудом удержав равновесие. Это с ветрами постарше так нельзя — разобидятся ещё, бед натворят. И домой вовек не вернёшься. А с юными только строго надо — те ещё баловники.
Ветер снова весело свистнул, вымахнул из облаков, замер на миг, давая себя разглядеть — полупрозрачный змей, очертания его тела лохматились, размывались — потоки воздуха текли в разные стороны. А потом изогнулся, затанцевал в воздухе, свился на миг в клубок — и тут же из клубка метнулась голова, едва-едва не ударив в выгнувшийся парус. Стройная «Маринера» быстро заскользила по облакам.
Хорошо — как раз успеет домой до того, как явится шквал — не чета юному озорнику, древнее чудище, не слишком-то жалующее небесных жителей, от него не откупишься булочкой или свитком (ветра обожали свитки — ими было так здорово шуршать, а уж если там была начертана сказка — то было особым лакомстом).

Лодка стукнулась о причал носом, развернувшись от удара, затанцевала на взволновавшихся облаках. Нол-ор достал свиток — на нём внучка самого Хранителя Памяти, Фаи-ра, начертала сказку. Безымянному юному ветру хватило бы и пустого, да последний Нол-ор в прошлый раз скормил залётному бризу. Мелькнула на миг изящно начертанная самой тонкой кистью вязь букв — и ветер буквально слизнул с рук подношение. Облизнулся довольно, свистнув, взъерошил Нол-ору волосы — и умчался. И повязку налобную утащил, озорник этакий. Сказку Фаи-ра вскоре будут высвистывать все малые ветра, что любят повторять однажды услыханное, умеющие говорить с ними — перескажут людям… Всякой сказке надо быть рассказанной, иначе она зачахнет и погибнет в конце концов, выцветет тушь в вязи букв, опустеет один из свитков, что в Хранилище Памяти лежат, а так — может быть, однажды даже сумеет где-то для кого-то воплотиться. Может, даже сказка о том, что под облаками есть обитаемая твердь, сбудется.

О Заклинателе Ветров тоже ведь когда-то начертали сказку… А нынче, приносили слухи дожди — вода-то всё помнит и хранит, никогда ничего не забывая, недаром Хранители Памяти первым делом учатся с нею договариваться, — на Западе, где-то подле Высоких гор, и впрямь обитал некий Усмиритель ветров. Хотя как можно усмирить стихию, то, что вольно по сути своей? Суть не запрёшь, её разве исказить.

Нол-ор привычно метнул конец, накинув его петлёй на кнехт, потом подтянул лодку к причалу. Убрал парус, выбравшись, тщательно закрепил швартовые концы, чтобы лодку не унесло идущей бурей. И только потом, вытащив на причал плетёную корзину, сквозь прутья крышки и боков которой чуть светились розово-золотистые плоды Рассветного Древа — развезти их всем жителям селения он сумеет только после ненастья, — позволил себе залюбоваться.

Было тихо — ни весёлых трелей вездесущих алых рыбок, ни пения воздушных потоков; так тихо, что слышно было поскрипывание старого дома, едва приметно покачивающегося на облаках.
Потемнело; сизые облака окрасились в тревожный, но красивый алый цвет. Серебряные предгрозовые искры танцевали в остро, пряно пахнущем воздухе, вдалеке тепло мерцал цветок негасимого огня Облачного маяка.
Сказительница, бывшая до Фаи-ра, начертала когда-то сказку о смотрителе маяка, что, быв однажды человеком, наказан был за гибель священной птицы морей, сам заняв её место. Годы спустя ему вновь позволено было стать человеком…
Кто знает, может, это про их Смотрителя? Сказители и сами не ведают, откуда берут свои строки. Смотритель любому обществу предпочитал свой Маяк — и ветер; поговаривали даже, что и сам Маяк — живой и почти разумный. Нол-ор оказался однажды внутри — и это было неуютно: за ним будто всё время следил чей-то взгляд, и даже чудесный вид со смотровой площадки на Облачные Глубины не отвлёк от тревожного чувства.

Малые ветра утихли и попрятались, чуя приближение древнего безымянного чудища — поглотит и не заметит… Облачные жители находили порой после шквалов качающиеся на облаках обезглавленные тела полупризрачных лохматых змеев, не успевшие ещё истаять.

Первый порыв ударил в причал, и «Маринера» затанцевала на облачных волнах. Убедившись, что она пришвартована надёжно, Нор-ол прихватил корзину и поспешил укрыться за стенами дома.

Шквал пришёл-налетел древний, такой старый, что если и было имя у него когда-то, в бытность обычным ветром, то давно затерялось в глубинах времён.
Дом качался, стонал от ударов разъярённого ветра, несущего с собою воды, и Нол-ор, опустив нож, которым вырезал из кости небесного кита украшение для оконных наличников (чуть ошибёшься — повредишь пористый, хрупкий материал), прислушивался к тому, что творилось за стенами, снаружи.
Ветер и вода — слишком разные стихии, вечно борются за первенство, а ссоры их могут большой вред принести.
Кабы и впрямь жил в облаках Заклинатель Ветров — сумел бы он усмирить этакое чудище, явившееся из неведомых пустынных глубин? Такого и именем данным не укротишь, даром самым ценным не откупишься.

Когда ветер наконец-то утих — нынешняя буря была долгой, Нол-ор вышел наружу — осмотреть возможные повреждения стен дома и причала. И не унесло ли «Маринеру»?
Блестели мокрые доски настила.
В ледяном воздухе повисло зеленовато-алое мерцание, отражаясь переливами в клубящихся всё ещё недобро тёмных облаках, холодные огоньки светились на мачте «Маринеры». Язычки зеленоватого пламени с алым подбоем, отделяясь, вспархивали алыми бабочками, что, отлетев, рассыпались истаивающими искорками.
Чистым сиянием разгоняли тьму распустившиеся на облаках белоснежные лотосы. Лотосы эти распускались ненадолго и лишь после сильных бурь, когда мир, кажется, умирал, после ненастья рождаясь заново, чистым и невинным.
Облачные Глубины дышали свежестью и благоуханием лотосов.

Наверное, для того и нужны бури, — подумалось Нол-ору. Для того, чтоб унести, смыть ненужное, застаревшее, явить незамутнённое, чистое и ясное.

Где-то в неведомой дали над головой высоко запел одинокий кит.

@темы: Облачные Глубины, сказки

---

Там тоже светят звёзды

Неслышно ступая босыми ногами, прошла маленькая королева — рыжие кудри, синие глаза — меж склонившихся духов и зверей. И ступал за нею зверь-лев, золотой, как одуванчики, с гривою, как их пух, с глазами зелёными, как листья, с когтями белыми, будто млечный их сок.
Атай и Алькайя не размыкали сомкнутых рук, глядя неотрывно глаза в глаза, рождённый из птенца-лепестка золотой огонь Литы горел вокруг них, не обжигая.
Повела рукою королева Лето — расступилось пламя перед нею, лизнуло босые ступни, ластясь, будто щенок.
— Хранить вам отныне огонь этот, звёздные дети июня, — молвила королева — негромко, но слышал её каждый. — Приветствую, леди и лорд!
И возложили венки, будто короны, на головы близнецов, и приветствовали деревья, духи, звери и птицы хранителей июня — лорда и леди трав и цветов.
А как исчезла маленькая королева, никто не приметил, только и зверь её исчез с нею.

Кайя пожелала увидеть мир, где жил её брат, а Тай не умел отказывать ей — трудно было пока отделить, чего хочет и что чувствует Кайя, а что — Тай. Вечерний город августа был чуть сонен и добродушен, а двое ши не слишком сейчас напоминали величавых лорда и леди Июня. Двое подростков, и только… разве ясны глаза и взгляд их глубок. Впрочем, и этот их облик был таким же настоящим.

Кайя остановилась перед домами, что находились подле парка, в котором вышли ши, подумала, подойдя к крайнему, потрогала нагретую солнцем шершавую стену.
— Здравствуй! Можно, я побуду гостем?
Деревья поблизости зашелестели, захлопала крыльями птица — Кайя не видела прежде голубей, — и тёплый ветер погладил по щеке.
Город услыхал и не был против гостей.

Тай качнул головой, но смолчал, лишь глядел за сестрой.
Кайя останавливалась у каждой клумбы (клумбы-лебеди горделиво изгибали шеи, гордясь вниманием ши), гладила цветы — и звёзды лилий, кажется, становились ярче, гладиолусы тянулись выше, а мальвы — пышнее.

Сидящая на скамейке маленькая полосатая кошка прекратила умываться, глядела пристально, изучающе; только кончик хвоста едва приметно подрагивал. Наконец, приняв решение, спрыгнула мягко, подошла, сказала мягко и вежливо:
— Мяу?..
— Здравствуй! — сказала Кайя. — Не беспокойся, полосатая мягколапая госпожа, я только гостья в твоём городе и скоро уйду, ничего не изменив.
— Мрр, — согласилась кошка, учтиво обмахнула хвостом, отошла в сторонку и тут же куда-то подевалась.

— Так шумно! — когда они вышли к большой оживлённой дороге, Кайя на мгновение прикрыла ладонями ушки. — Рычит и грохочет...
— Это машины, Кайя. Люди любят спешить…
Кайя снова нашла руку Тая — вдруг потеряются вновь? — вертела головой, глядя по сторонам.


— Зачем же так спешить? — удивлялась она. — Мир же так хорош… пусть здесь душно, но вон же оно — небо, там, за этими домами-скалами, что разгоняют верхушками облака, медное солнце плавит стёкла, у того фонаря — когтистая лапа, уж наверняка в сумерках гуляет, разгоняя темноту, как и вон тот нарисованный на шершавой дороге трёхлапый котёнок ночами бродит по своим делам, та весёлая рыжая рыба — ты говоришь, она из ав-то-мо-биль-ной ши-ны — плавает в сумерках, как в воде, а вон ту надпись на стене выдумал сам город — чтобы обитатели его, проходя мимо, улыбались, веселея.
— Я здесь вырос, — отвечал Тай, — но луга и леса, где гуляет моя сестра, милее мне. Я не вижу того, что видишь ты.
А в том, что чувствовал, так легко было запутаться, утонуть, не разобравшись, где — своё, а где — сестры.
— Это мир, где жил мой брат, — сказала Кайя.
— Этот мир едва не отнял нас друг у друга, — отвечал Тай, сжимал руку, едва представив, что их вновь нет друг у друга, и на лицо Кайи набегала тень.

Кайя прислушивалась к странной, непривычной музыке из-под лёгких навесов, где за столами сидели, ели и пили люди («зачем розы — на снег и морозы, Тай?», «почему он желает из лета — к лорду Января? только чтобы написать имя?», «кто такой Айвенго? он тоже ши?», «почему должна волноваться тётя?»).
Живой музыке же удивлялась — вскидывала брови, забавно округляя глаза:
— Зачем они так громко кричат?
— Может быть, боятся, что их не услышат… — отвечал Тай.
— Но ведь они не слышат себя! Так и песня испугается, потеряется и не найдётся вновь!
— Судя по ним, — улыбался Тай, — все песни их давно уж разбежались. А что осталось — то и кричат.

Кайя полусердито дёргала легонько Тая за отросшую прядку, прекрасно чувствуя, что он забавляется её изумлением.

Иногда впереди мелькала тень, даже не тень, а тень тени, неуловимое присутствие, несущее с собою аромат яблок и особое сияние, развесив, кажется, в воздухе золотистую пыльцу. Клёны уже роняли лапчатые листья, похожие на следы. Дракон Август ступал неслышно по улицам и, похоже, прекрасно осведомлён был о гостях. Но заявлять о своём недовольстве не спешил, хоть лорды-хранители очень не любили гостей незваных, а про званых разве в сказках говорилось.

Гуляя, ши оказались подле железной дороги — Тай отчего-то не любил её, а Кайя, побледнев, и вовсе отшатнулась ещё до того, как со свистом и стуком промчался мимо поезд, похожий на бесконечного суставчатого зверя.
— Дракон! — ахнула Кайя. — Железный дракон!
В глазах ши не могло быть создания страшнее… Даже для легкомысленных и переменчивых детей июня.
— Это поезд, Кайя, — поправил Тай, кладя ладони на плечи, — его тоже создали люди. Чтоб перевозить то, что не могут перенести сами.
— Рукотворный дракон... Выдуманный людьми дракон, покорный их воле!
Тай поспешил увести сестру подальше от неприятного места — похоже, пересечь пути теперь бы не вышло, хоть сам он для этого всё ещё был достаточно человек.

Странно, но, несмотря на едва приметную гримаску на лице — железа в рельсах слишком много для фейри! — к старому трамваю, каких в городе осталось мало, неприязни Кайя не испытала. Напротив, кажется, не против была бы и прокатиться на нём… если бы не железо.
Трамвай вежливо прозвенел, неспешно простучав мимо.
— Он… другой, — отвечала Кайя на вопрос брата. — Старомодный учтивый зверь! Он может странствовать меж миров, лишь бы хватило веры дождаться!
Тай проводил взглядом трамвай, увидев на миг сквозь рукотворное — усталого добродушного зверя.

Сумерки пришли так тихо, что шаги их не услыхали даже ши, обняли мягкими лапами город, нежа и убаюкивая. Улицы, что до этого забавлялись, выводя ши то в тихий дворик, то к поросшему лохматой травой заболоченному озерцу меж высоких домов, то к непонятным совершенно руинам, которых, наверное, вообще не было, а то и вовсе замыкаясь кольцом, приводя снова к началу, угомонились, обленились, больше не шаля.
Кайя огладила ладошкой сумерки; сумерки беззвучно мурлыкнули, легли на плечи плащами — и двое ши проскользнули незамеченными через двор, мимо шумной и чрезмерно весёлой компании.

— Гляди!
Кайя, отпустив ладонь брата, легко вспрыгнула на постамент, погладила облупившегося белой краской льва, незряче глядевшего куда-то вдаль, по голове.
— Грустный какой…
Лев под рукою маленькой ши встрепенулся, зевнул, будто приходя в себя от долгого сна. Тряхнул заструившейся гривой — белый, как свет луны.
— Кайя… — покачал головой Тай.
— Ему грустно одному, — оправдалась Кайя, сама же и учившая брата законам: не ши менять что-то в мире, который им не принадлежит. И уж тем более использовать свои силы в канун власти другого Лорда было неучтивым.
Лев, заметив наконец ши, засуетился, принявшись ластиться к Кайе, пытаясь отереться щекой и ухом, едва не сбив с ног, — Тай подхватил сестру, поставил ровно. Лев же поднырнул под руку маленькой ши и неожиданно неумело мурлыкнул — чисто громадный котёнок. Кайя засмеялась, обе руки запуская в серебристую мерцающую гриву.

Мимо скользнуло что-то круглое, проплыло сквозь сумерки, прошлёпал единственной лапой тот самый фонарь.

Тай проводил его взглядом:
— Мир этот, кажется, желает понравиться сестре моей… Меня он не баловал чудесами, едва не заставив разувериться вовсе.
— Не сердись на него, Тай, — Кайя легко коснулась плеч, заглянула брату в глаза. — В этом мире тоже светят звёзды, даже если их не видно. Своих детей он любит, как умеет… просто ты — не его дитя.
Город, засыпая в ласковых летних сумерках, мурлыкал дремотно — неслышно и низко, точно сущность его была громадным котом.
Следом за Кайей и Таем скользил в тенях домов белый лев.
— Зачем ты оживила его, Кайя?
— Я только позволила ему стать живым.
Тай покачал головой, увидев, осознав пропасть, которую едва ли суметь преодолеть:
— Я вырос человеком, Кайя.
Кайя взглянула, ощутив, конечно, всё, что чувствует брат, улыбнулась светло, переплетая их пальцы:
— Ты вырос собою, мой Тай.

В небе над ними просияла первая звезда.

@темы: лето, Хранители года, близнецы Июня

---

Лисья легенда

Предупреждение: ОЧЕНЬ много лис

Говорит юной лисе старая лиса: есть средь нас одна, чья шерсть, будто трава зелена, зелёным очи горят, а на спине шумит деревьев листва.
«Расскажи», — просит лису лиса.

Ответ то Матери Всех Лис на изведённые леса. Долго думала она, как быть, пока не пришла к ней всем лисам лиса. Стройна и изящна, хвост как огонь, златы глаза.
«О Мать, всякой лисе свобода нужна, но где они, наши леса?» — вопросила она.
И взяла Мать-Лиса горсть лёгких семян, и с тех пор безголоса от муки лиса, зато шерсть её зелена. Травою на ветру колышутся бока, ели темнеют, трепещут осины и узорна рябин-колдуний листва.
Хранят лису времена, Лес Изначальный, что пророс сквозь неё, не умрёт, пока хватает внутри лисьего огня.
Идёт-бредёт по свету чудо-лиса, зеленеют бока, хвостом поведёт — прорастает трава, где ступит она — шумят дремучи леса.

Там птицы поют и шуршит под лапами лис непуганых листва. Танцует для солнца на поляне рыжая шаман-лиса, приносит осень на хвосте огневик-лиса, ночью мир лапами обнимает тень-лиса, а в небе ночном клубком свернулась древняя лиса, чья шерсть седа.

Шёпотом легенду передаёт от лисы лиса: есть средь нас всем лисам — Лиса...
Ходит зелёная лиса, несет на спине леса, там, где ложится — высока трава.

@темы: лисы, легенды, странные рассказки

---

Праздник для Города

Традиционная, пусть в этом году чуть запоздавшая, потому как в этот день я работала, сказка для Города. Всякое последнее воскресенье июня мой Город празднует день рождения. В этом году передали штормовое предупреждение - дождь, ветер - но было неожиданно тихо и тепло, лишь поздним вечером облака окрасились алым.

Город радостно пушился цветами, развешанными на столбах и оградах, довольно шелестел листвой прорастающих сквозь дома деревьев в ожидании рассвета самого главного дня.
Перед главным праздником Города у Хранителя всегда много работы. Распутать все дороги, так и норовящие перепутаться, уговорить кое-как скрепляющие реальность, так и норовящую осыпаться осколками, мосты приводить исключительно на другой берег, а не куда-нибудь ещё (особенно алогребневого дремлющего дракона, новый в сравнении с прочими мост). Убедиться, что дома на месте, а все грани иного плана города, неявные, надёжно упрятаны (озорной Город упорно этому противился, а двойной комплект одни и тех же улиц с разными названиями и несколько отличными от людей обитателями, да ещё и спутанный в клубок, ввергнет обычных людей в смятение, это разве сказочникам все нипочём, они в благородной рассеянности и не замечают, когда грани переходят), а статуи-изваяния-резные фигуры-рисунки вернулись на свои места. Фейри-художник рисует, а рисунки его потом бродят в сумерках - ладно ещё, если зверь какой, пусть и сказочный, но плывущая по воздуху золотисто-зелёная, в сумерках почему-то цвета совсем не теряющая рыба непривычного прохожего может испугать...
Миг перед рассветом, сумеречно-прозрачный миг по воле Хранителя Города в канун праздника длится и длится. Сумерки - врата, щель меж мирами, а потому для Хранителя и всех обитателей иных граней это - время силы.

Тополь поблизости зашелестел листвой, шепча что-то невнятное.
- Кто завёлся? - переспросил Хранитель, утирая лоб - Город упорно отражался сам в себе, в клубке дорог-тропинок никак не удавалось найти конец. Хлопнула бабочкиными крыльями, приземляясь, перелётная скамейка, подставила сиденье уставшему Хранителю. - Диггеры? Так лето настало, чему удивляться! Не зимой же им заводиться.

Даже самые старые города не умеют разговаривать. Они могут говорить только так - шелестом листвы на ветру, неясными снами, смутными ощущениями, но Хранитель на то и Хранитель, чтоб понимать свой город.

Листва снова зашелестела.
- Нет уж, дружок, - отказался Хранитель. - В катакомбы твои я не полезу. Душно мне там, и силы той нет. Запри двери старые покрепче, чтоб не забрались, куда не следует, да пути отводи, чтоб диггеры с обитателями местными не повстречались, а те - с ними. Неизвестно ещё, кто для кого опаснее.

Стражи-соболя, развалившиеся неподалёку, вскочили на лапы, изогнули спины, вспушив хвосты.

Изящный фейри, на голову выше невысокого Хранителя и с разноцветными, как у фейри-художника глазами, изобразил нечто вроде поклона.
- У нас, - с достоинством сказал фейри метрополитена, сочтя, что дань вежливости отдана, - завелась гусеница.
Хранитель даже не нашёлся, что сказать. Гусеница у них завелась, ну надо же!
- Синяя, - скорбно дополнил фейри. - И говорящая.
- А ей там, у вас, в подземье, не холодно? - машинально переспросил Хранитель.
- Она лохматая.
- Подземка - не моя территория, - сказал Хранитель. - Кроме того, вы обитаете больше в параллельной подземке, за витражами Речного!
- Но кто-то же должен повлиять, - не смутился фейри. - Она съест все наши витражные меллорны.
Гербовые соболя возмущённо тявкнули, вспушив хвосты и наступая на нахального фейри.
Тот мигом истаял в сумеречном воздухе, лишь мелькнуло отражение в зеркальной витрине одного из магазинов.
- Кажется, дождь собирается... - молвил бронзовый пилот, ловя ладонью каплю.
Свернувшаяся на его коленях гипсовая Мурёнка, невесть где потерявшая свою девочку Маришку, или же потерявшаяся сама, как водится за кошками, согласно муркнула.
Хранитель схватился за голову.
- День Города! Праздничные гуляния! А вы мне с диггерами и гусеницами!

Пойдёт дождь - и праздник будет испорчен, люди вымокнут, настроение у них испортится, а Город расстроится. Ведь это его день рождения!

Сверху заклекотал орёл бронзового пилота, и Хранитель встрепенулся. Шлёпнул ладонью по стене ближайшего дома, и тот послушно отодвинулся, открывая дорогу. Зеркалами Хранитель тоже умел ходить, но не любил. Слишком много зеркал, слишком много отражений, так легко заблудиться - не только в пространстве, но и в самом себе, среди многих отражений не найти настоящего себя. Так что он предпочитал спрямлять пути, как делают кошки.
Несколько шагов - мимо цветущего шиповника, за поворот извилистой тропинки, бегущей по лугу, распушившемуся метёлками трав, - и Хранитель на правом берегу повенчанной с Городом реки. Следом след в след ступали стражи-соболя, к службе относящиеся чрезвычайно серьёзно, хоть едва ли кто решился бы обидеть Хранителя в его же Городе!

В тихом скверике жил Змей Горыныч, изображающий деревянную фигуру (пусть и подозрительно реалистичную) днем, ночами же самый натуральный дракон.
- Неслух чешуйчатый! Куда ты смотрел, спрашивается?!
- Рррау!
- Змеюка летучая! Что значит, сокровище только хранить обязался?! Моя персона тоже драгоценна!
- Ррры!!
- Как ты мог допустить, чтоб на мне рисовали! Ну и что - ребёнок, всё равно ты должен был его слопать!
- Рррр!
Кощей и Горыныч привычно переругивались. Когда они серьёзно повздорили в прошлый раз, Хранителю пришлось спешно заращивать провал в шоссе. Споры их судить он уж давно зарёкся.
- Добрых сумерек, - поздоровался Хранитель, и спорщики воззрились на него, Змей Горыныч - так аж тремя парами жёлтых глаз. - Горыныч, мне нужна твоя помощь.
Конечно, Кощей был колдуном, но его просить было бесполезно - наверняка откажется. Чисто из вредности.

Ни один из обитателей Города не мог противиться прямому приказу Хранителя, но тот своим правом не пользовался никогда, предпочитая просить и уговаривать.
Змей Горыныч, однако, в ответ на просьбу упёрся всеми четырьмя и хвостом впридачу.
- Ррры! - да ещё и помотал всеми тремя головами для убедительности.
- Они не полетят, - ворчливо перевёл Кощей. - И правильно, кто сундуки мои охранять будет?
Соболя презрительно зафыркали, и Хранитель положил руки на холки, успокаивая. Гербовые звери нехотя сели на хвосты.
- Горыныч, - увещевал Хранитель, - некого просить, кроме тебя. Батуты-драконы слишком легкомысленны, рисованного чайного вообще ничего, кроме его магазинчика и чая не интересует, а ты - зверь ответственный.
- Ррры-ау! Рррро-ах! - когти Горыныча скрежетнули по асфальту, встревоженно плеснула в бассейне Щука.
- Они не змей восточный бескрылый, - сварливо перевёл Кощей. - С водою да дождями не дружат, в облаках не витают. Я вам что, переводчик?!

- Горыныч, - сказал Хранитель. - Любую просьбу, что в моих силах, исполню. Спасай праздник! Город так ждёт его... Если восточные могут дожди и облака заклинать - чем ты хуже?

Правая и левые головы переглянулись. Средняя, старшая, вздохнула и нехотя кивнула.
- Буду благодарен, - сказал Хранитель, невесомо проведя ладонью по распущенному крылу.
Затекали за день распростёртые драконьи крылья...
Горыныч сделал несколько шагов, тяжело подпрыгнул, ударил крыльями... Пригнулись от порыва ветра макушки стройных тополей - и крылатый силуэт беззвучно истаял в сумерках.
- Портишь мне дракона, - пробурчал Кощей. - Дракон должен быть злобен, недоверчив и хищен. А Горыныч что? Горыныч детям умиляется и облака по просьбе Хранителя-мальчишки гоняет! Скоро детей на спине катать начнёт, и вот тогда-то точно ворюга какой сундуки мои уведёт!

Небо расцвело оранжевой вязью, а облака, странно посветлевшие, из угрожающе-тёмных засияв лунным серебром, потянулись на юг, будто кто их гнал. А иные так просто расползлись туманной дымкой - судя по всему, попросту испарились от драконьего огня.
Кажется, Хранитель был прав, и умеют заклинать облака не только восточные драконы, но и их пламенные родичи - только надобности прежде не было...
Хоть и нелегко, должно быть, огненному с водой дело иметь.

"Готово, Хранитель", - прозвучал в голове низкий рычащий голос.
- Кажется, дождь отменяется, - сказал пилот, указывая на сине-серебристое небо, где разошлись тучи и засветилась нежно бледнеющая уже луна.
Миг сумерек был на исходе.
Удар ветра пригнул деревья, и когти скрежетнули по асфальту - Змей Горыныч приземлился среди автострады, пробежал по инерции несколько шагов, остановился - бока его ходили ходуном.
- Мурёнка! - протянула руки со спины Горыныча девочка-ангелочек - гипсовая фигурка днём.
Радостно замяукавшая кошка спрыгнула с колен сидящего под тополем пилота, бросаясь к хозяйке, а дракон опустил крыло, позволяя Маришке соскользнуть наземь.
Хорошо, что Кощей не видит...

Горыныч вздохнул и изогнул шеи. Хранитель поочерёдно коснулся лба каждой из трёх склонённых голов.
- О благодарности не забуду.
Дракон дохнул на него - призрачное пламя окутало на миг фигуру Хранителя и истаяло, не причинив вреда, - отвернулся и, разбежавшись, взлетел.
Последний Змей Горыныч в этих краях...
Единственный друг которого - сварливый сказочный колдун.

Спрямлённый путь привёл на крышу одного из самых высоких в Городе домов.
Гербовые соболя замерли позади в непривычной для них неподвижности, а Хранитель сел, свесив ноги с крыши, снял с крепления на широком поясе потемневшую от времени свирель, поднёс к губам.

На рассвете - такова традиция - Хранитель играет своему Городу на свирели, и незамысловатая мелодия вьётся над крышами домов, вплетается зримой нитью в ликующее пение птиц, расписывает хрустальной вязью прозрачно-сумеречный воздух, рисует предутренние, самые сладкие сны обитателям Города.
Чуть легче стала незримая тяжкая ноша на плечах.
Птица-рассвет распахнула розовые с пламенным подбоем крылья, и Хранитель прикрыл на миг глаза, хоть и некому было видеть повлажневших ресниц.
Когда-то и рыжий Хранитель был человеком...

...В сумеречном с нежно-розовой каймою на горизонте небе средь расцвётших праздничных фейерверков купался в воздухе, кувыркался трёхглавый дракон, но никто из людей не замечал окутанного зеленоватым пламенем крылатого силуэта...

пояснения

1. О Змее Горыныче и Кощее тут
2. О девочке Маришке, кошке Мурёнке и чайном драконе тут
3. О фейри метрополитена тут
4. О батутах-драконах тут
5. О фейри-художнике и рыбе

цитатой

из другого дневника
"Плыви, ты - рыба". Моя любимая задумчивая рыба. Почему-то мнится, что рисовал рыбу фэйри-художник (обязательный берет, чуть сдвинутый набок и художественно заляпанный красками - потому как сползает, а художник нетерпеливо поправляет рукою, в которой держит кисть; из-под берета выглядывает острое ухо); фэйри - бродяга по натуре, оттого не сидится ему в Холмах, да и наблюдать за людьми ему любопытно. Он любит оставлять послания - надписи и картинки - на стенах, веря, что каждое найдет своего человека. "Темнота уйдет, наступит утро", "Дело не в судьбе, а в нас", "Радуга сияет каждому" , замысловатый узор на опоре моста или стене дома...

6. Громадная гусеница в метрополитене - байка 90-х годов, тогда подобные байки были очень популярны
7. О бронзовом (пусть даже он не бронзовый ) маршале авиации упоминалось в предыдущих сказках о Городе. Это памятник на одной из главных площадей моего Города, а я каждое утро прохожу мимо на работу. Памятник мне очень нравится.
8. О перелётной скамейке и изменчивой топографии Города упоминается в сказке "Яблочный ангел"
О Городе-которого-нет тут

@темы: сказки города N, ...прозваньем - дракон, сказки

---

Две звезды вместе сошлись

Две звезды, что быть вместе должны...
Такое знают, чувствуют - и не нужно слов! - дивные ши.
Как быть, как вернуть половинку души?
И, совета спросив у мастерицы-лисы (племя это, как известно, и наяву сплетёт такие сны!), по снам людским бродит Кайя-ши. Поёт белая флейта, зовёт: "Вернись, приди!"
Чувствует Кайя-ши смятение - своё? чужое? - и не может найти, блуждая в отражениях-мирах людских душ единственную - ту, без которой не жить.
После сидит, обессилев, к берёзе-сестре прислонившись, под боком рыжая пушистая лиса клубком свернулась - греет. Далеко до силы старших маленькой ши...
Тихонько бормочут сочувственно мелкие духи, склонившись, гладит ветвями по волосам берёза.

Тай смотрит на людей, на мир вокруг - и будто спит наяву, сам - не здесь, не сейчас.
Почему - всё?
Возвращайся, приди, приди, - далеко-далеко поёт флейта во сне.
Так легко убедить себя, что там, на лугу - был лишь сон!
Как во сне, не разбить незримой преграды, увязнув, утонув в туманной зыби.
В самую короткую ночь вспыхивает в светло-сумеречном небе, июньском небе, не знающем тьмы, маленькая звёздочка.
"Звёздочка светлая, звёздочка ранняя..." - кутается в одеяло, сидя на балконе, Тай.
Было высказано ведь, пусть не вслух, желание души - обрести что-то, нужное больше жизни найти...

Вспыхнув ярче, сгорает звезда, а Тай, не помня себя, встаёт вдруг и делает к зеркалу шаг...
Порезав ладонь, прижимает к холодной глади.
И отражение оживает, протягивает руки к нему.
"Две звезды быть вместе должны", шевелятся беззвучно губы, прозрачны, чисты озёра глаз, что не умеют лгать - и Тай делает шаг навстречу отражению души.
И не удивляется отчего-то, когда зеркальная гладь оплывает водой, без страха встречает тепло - чужой? родной? - протянутой руки.
Озёра - издревле врата в другие миры, но и зеркало - застывшая вода - может открыть путь вовне, и ключом к тому - кровь рождённого ши.

- Ты - это я.
- Я - это ты...
Моя звезда, без которой не жить.
А пальцы крепко-крепко переплетены - в голос кровь говорит.
Слаба Кайя-ши - с братом давным-давно они были разлучены.
Среди людей рос вечно чужой подмёныш с половиной души...

Вот и рассвет расцветает, сияет умытый росою мир.
Умывает купальской росой брата обретённого Кайя-ши, расчёсывает гребнем деревянным волосы - и с каждым движением вниз светлеют, золотом наливаются пряди и растут - вот уже на плечи упали, вот уже и до лопаток доросли...
Тай не противится, жмурится, пытаясь уловить ускользающее, всё меньше помня - человеческое, а Кайя-ши вплетает в волосы ему золотые и зеленые ленты, беря из воздуха, сплетая из послушно опутывающих пальцы первых солнечных лучей.

И в миг, когда солнце на пике своих сил, когда само время словно останавливается, сворачивается тягучим золотым клубком, двое, зная отчего-то, что так - нужно, поднимаются, и Кая вкладывает ладошки в протянутые руки.
- Алькайя, - сами произносят губы, отдавая имя.
- Атай, - эхом в ответ.
Всякое истинное имя имеет власть, это знает каждый из народа ши.
Себя друг другу отдают навеки Тай-ши и Кайя-ши.
Глаза в глаза, и рождается светлое, золотое пламя в сомкнутых ладонях, распускается цветком.
Равноденствие - пик сил детей июня, и строже становятся полудетские черты (долго, долго взрослеют ши!).
Сплетённая из солнечных лучей корона - одна на двоих -
вспыхивает на головами, и одежды ясноглазых близнецов белым-белы, струящиеся накидки на миг хлопают крыльями на ветру, и окружившие дивных лесные духи и духи ручьёв, полей и лугов, дева-лиса и юноша-олень, и обернувшиеся людьми грациозные журавли склоняют головы перед лордом и леди ши, и приблудившаяся алоухая гончая не смеет трогать даже чей-то приблудившийся робкий призрак, отпечаток души.
Ликующе трубит в вышине пернатый призрачный ветряной змей.
Расцветает на стащенном поспешно валежнике дитя солнца на земле - светлый огонь Литы.
Две звезды наконец вместе сошлись.

@темы: лето, Хранители года, близнецы Июня, сказки

---

Найти звезду

Снова о хранителях июня

Летний ветер — озорной, бесцеремонный — приносит с собой запахи влажной земли, травы и цветов, толкает упруго в грудь, тут же ерошит волосы, и Тай жмурится, чувствуя, будто вновь повстречался с добрым другом. Но ветер приносит и беспокойство — оно в тревожных криках стремительных стрижей, оно в шелесте листвы, в дальних раскатах гроз, и Тай вновь и вновь бродит бесцельно по улицам, бессознательно сторонясь тех, где слишком много людей и машин.
Реальность выцветает, проступает сквозь неё иное, что Тай силится разглядеть — и не может.

От дождя становится почему-то легче, и Тай не спешит искать укрытие, хоть и вымок до нитки.
В дожде мерещится силуэт — одежды того, кто то ли видение, то ли сам — часть дождя, странны, переливчато-серебристы и струятся, будто вода, он ступает плавно и легко, будто скользит над мокрым асфальтом, поводит рукою, будто сплетая струи и дальние раскаты, — ворожит.
О ноги, возникнув прямо из дождя — совершенно сухая! — отирается маленькая полосатая кошка, заглядывает сочувственно в глаза.

— Он найдёт ещё свою звезду, не переживай за него, — журчит переливчатый голос — так говорила бы вода, если б могла. — Идём, кошенька.
Кошка, ласково муркнув напоследок, спешит прочь, и пелена дождя укрывает её.
Тай мгновение растерянно глядит вслед — то ли мерещится всякое, то ли сны видит наяву, но быстро забывает об увиденном. Неясное чувство гонит вперёд, заставляет кружить и кружить по городу в поисках чего-то, без чего нельзя вновь стать цельным, перестать быть осколком самого себя.
Флейта поёт — где-то там, за пределами мира, безмерно далеко, и Тай даже во сне слышит её.

Летний ветер приносит с собой неясную тревогу, заставляет метаться всполошённой птицей.
Кайя-ши с досадой отталкивает морду ластящегося ветра, и прозрачный лохматый змей обиженно растворяется в воздухе — теперь не проявится, пока не позовут по имени! Ши ведомы истинные имена, а ветер когда-то шепнул своё маленькой Кай-ши.

Лунный свет не сплетается в кружево, ночь поёт не так, озёрные воды сути не отражают, приходят чужие сны.
Грезя, Кайя-ши видит дома, ничуть не похожие на выращенные из древа или камня почти живые дома ши, стоящие слишком тесно, не чувствует неба — тому слишком душно и тесно меж мёртвых громад, пугающих слепыми глазами-окнами, оттого — лишь бледные, выцветшие лоскуты, видит шумные чадящие повозки, творение людей, самих людей…
И сердце беззаботной ши колет одиночеством, дивным неведомым, чужим непониманием — зачем? отчего всё вокруг?..
Не ткётся верный узор мелодии, не вплетается в музыку мира, флейта — будто чужая в руках.
Кайя-ши в июне рождена, то — время её силы, но нынче даже трава, которую лёгкая поступь ши не тревожит, пригибается, стелется под ногами.
Самая слабая из дивных ши, только и умений — плести кружево из лунного света, украшая ночной росой и осколками звёздного света, вплетая дуновение ветра, музыку белой флейты и самую капельку грядущего, которое не прозревает — недостает сил видеть пути, — но слабо чувствует.
Да звери-птицы выделяют среди дивных родичей — может, силой не пугает.
У маленькой ши нет своей звезды...

Небесная синь загустела, потемнела, сумерки обняли мир мягкими лапами, ступая неслышно.
— Звёздочка светлая, звёздочка ранняя...
Как во сне, Тай ступает на кромку луга, протягивает руки к блеснувшей звезде, сорвавшейся вниз, загадывая желание, — и та, далёкая, словно на миг ложится в ладони огнисто-ледяным колючим клубком, заполняя пустоту в душе, тут же погаснув и заставив вскрикнуть от чувства горькой потери.

Ветер дружелюбно обвивается на миг вокруг плеч, подтолкивает вперёд, принеся с собой едва уловимую чистую мелодию.
Тай делает шаг — мелодия ускользает, просачивается сквозь пальцы, не даваясь…
Стелется туман меж трав, ткёт из лоскутов покрывало, становясь непроглядней с каждым шагом.
Тай закрывает глаза, что лишь помеха, ступает вслед за тонкой мерцающей нитью мелодии, видной сквозь прикрытые веки.

Сумерки — щель между мирами, в сумерках — тропы ши...
Незримое преграждает путь — и Тай ударяется грудью, внезапно ощутив себя птицей, вольной птицей, которую оградили от мира прутья клетки — и крылья бесполезны, а там, за прутьями — всё настоящее, цветёт и поёт, дышит ветром и кружит голову запахом неба и трав.
Мир раскрывается бутоном цветка.
А напротив ошеломлённо застыло видение, не успев отнять белую флейту от губ.

Две звезды в небе сошлись.
Прозрачная глубина глаз, такие знакомые, зеркальные черты…
— Кто ты?
Эхом в ответ:
— Кто ты?
Две ладони ложатся на незримую преграду, взгляд глаза в глаза.
Звёздочка светлая, звёздочка ранняя...
Отражение?..
«Кто ты?..»

@темы: лето, сказка о Дожде, Хранители года, близнецы Июня, сказки

---

Одуванчиковый лев

Дорогое Мрзд сделало мне подарок ко дню рождения
Оказывается, маленькая одуванчиковая кошка не всегда к осени седеет, а потом разлетается легким пухом - до будущей весны. Иногда, в хорошее лето, кошка вырастает в целого одуванчикового льва, обзаводится вместо мягкой "детской" золотой шёрстки золотой же гривой (на ночь грива, как цветы одуванчиков, складывается, снова распушаясь с первыми лучами солнца) и серебристой кисточкой на хвосте.
Как японские кошки, у которых к тринадцати годам, как известно, раздваивается хвост, и вообще они становятся большими, сильными и демоническими Впрочем, у меня очень мирная и солнечная кошка. И ей для того, чтоб стать большой и сильной, не нужна обида, как японским ёкаям. Она вырастает в одуванчикового льва там, где кто-то счастлив и делится этим счастьем с другими.
Смотрите - может быть, и к вам в окошко дачного домика заглянет мордашка одуванчикового львенка, тогда попробуйте угостить его молоком

@темы: визуализация, кошки, дети Мау, заповедник чепушинок, сказки

---

Шоколадная ведьма

В Избранном моем симпатичные истории про ведьм, и мне прямо-таки захотелось общедайревского флэшмоба - пишущие, напишите свою сказку про городских ведьм
Порылась в собственных черновиках - и дописала наброски, сделанные после "Кофейной ведьмы". Там еще есть про ведьму Чайную

Домик был двухэтажным, узким, притулившимся меж двух новых больших домов — почему его не снесли до сих пор, ведомо было только его хозяйке. Ну а та была ведьмой, и как все её сёстры, не любила расставаться со своим.
Вместе с Шелери в домике обитали пёс Марс и неопознанная лохматая нечисть по имени Бабайка*. В конце концов, Шел была ведьмой шоколадной, нечистью она не слишком интересовалась, даже когда у неё завелась своя собственная.
Всякая ведьма занимается лишь тем, к чему лежит у неё душа — иначе дар попросту заглохнет. Ведьминский дар не может быть тёмным или светлым — он попросту делает ведьму ведьмой, а дальше всё зависит от неё. Выбирая путь, ведьма любовно выбирает себе имя — ибо данное при рождении никак не отвечает её представлении о себе.
Шел больше всего на свете любила шоколад — потому и имя себе взяла такое, окликни её сейчас по обычному, не ведьминскому имени — не оглянулась бы.

Были ведьмы Чайная, Кофейная, ведьма Последнего осеннего листа и ведьма Дождя, и ведьма Лис… Шел, когда пришло время выбирать путь, стала Шоколадной ведьмой.

На первом этаже домика были крохотная кухонька и кафе — хоть и маленькое, но уютное, приятный полумрак, всё в тёплых бежево-кофейных тонах, и только столики были цвета молочного шоколада.
Шоколадное кафе звалось «Лавкой счастья» — ибо что, как не шоколад, может сделать счастливым (пусть хоть на какой-то миг!) самого хмурого и несчастного человека?
И Шел помнила Лавку… старый, сам по себе гостеприимно распахивающий двери и неслышно мурлычущий под рукой хозяйки дом в городе у моря (запах рыбы, соли и воды — и крики чаек, мечущихся белыми молниями над неспокойным серо-зелёным зверем-морем), помнила его хозяйку с жёлтыми птичьими глазами и табличку «Служба счастья»**. И кружку горячего шоколада с корицей и ванилью для заблудившейся девчушки, и белого попугая, говорящего вполне по-людски осмысленно, и серого призрака чьей-то памяти, и крохотных разноцветных пушистиков, любопытно глазеющих из углов, стесняясь подкатиться ближе для знакомства… «Служба счастья» подарила той девчушке ощущение волшебства, сделав тем самым счастливее — и, возможно, повлияла на то, кем она стала. Ныне взрослой ведьме нравилось тоже делать кого-то счастливее.

Подавали в кафе горячий шоколад с пряностями, с фруктами, орехами и травами — Шел колдовала над каждой порцией отдельно, добавляя кроме травок волшебство как приправу, потому немногочисленным посетителям приходилось ждать, но никто не жаловался, потому что едва ли им приходилось пробовать что-то более волшебное. Подавали шоколадные лакомства — конфеты с начинкой, шоколадные фигурки из молочного шоколада, плитки тёмного шоколада с тонкой вязью рисунка на каждой пластинке, и — если у Шелери было настроение — шоколадные кексы. Для теста нужно другое волшебство и другое настроение, чем для приготовления шоколада.

Выпив горячего шоколада и став чуточку счастливее, посетитель уже не пугался возникавшего на соседнем стуле напротив (стулья у Шел были деревянными, благородного потемневшего от времени дерева, покрытого лаком, с витыми ножками, с мягкими сиденьями, но гнутыми причудливыми спинками, ничем не обитыми — ибо для счастья чего-то всегда должно не хватать) лохматого туманного зверя неопознанной породы, застенчиво улыбающегося зубастой пастью, глядя жёлтым глазом из-под косматой чёлки. Просто понятливо подставлял ему кружку с остатками горячего шоколада.
Нечисть Бабайка обожал шоколадную гущу.
Шел, наверное, могла бы изгнать его — но было лень, да и привыкла она уже к нему, в конце концов, обычные люди даже с котами умудряются уживаться, а более каверзных и своевольных созданий нет на свете. Нечисть шуршал ночами в углу, чем-то постукивал, скрёбся под кроватью и временами вздыхал, мешая Шел спать. Марс с мученическим видом уходил с хозяйской кровати спать вниз, в кафе, где у него был свой крохотный диванчик, а Шел поджимала вечно мёрзнущие ноги и пыталась зарыться в подушку и одеяло разом, пока наконец не выходила из себя и, сонная и сердитая, не принималась искать цветной мел, дабы запереть Бабайку в кругу. Мел, разумеется, не находился, а ведьмин огонь спросонья вполне мог спалить весь дом, даром что вообще-то должен был быть холодным.
— Лучше б у меня кот завёлся, — вздыхала Шелери, с трудом сумев запереть-таки вредную нечисть в старинном шкафу, обмотав ручки бусами из сушёной рябины. Там, пошуршав и повозившись, Бабайка укладывался спать.
А хозяйка спускалась вниз, чтобы приготовить себе шоколаду с корицей и апельсиновой цедрой — самое лучшее средство, чтоб задобрить ведьму, ибо Шелери всё-таки была настоящей ведьмой.

Благовоспитанный пёс Марс — густая мягкая шёрстка цвета карамели и приветливая полуулыбка — в отличие от попрошайничающего Бабайки, себе такого не позволял, он лишь смотрел, но посетители почему-то неизменно не выдерживали укоризненного взгляда тёплых карих глаз и делились конфетой.
Шел бранила Марса, напоминая, что собакам, даже ведьминым, человечьи сладости вредны, но посетители раз за разом поддавались собачьему обаянию, и хозяйке приходилось потом отмывать шоколадного пса.
Шелери знать не знала ничего о рекламе, да и не нужно это было ей — если ведьма чего-то хочет, это сбывается, рано или поздно, так или иначе, так что однажды она просто открыла двери новоявленного кафе, а остальное сделал аромат шоколада. Ну или волшебство, что в данном случае одно и то же.
Посетителей немного, а больше Шел и не нужно — колдовство штука тонкая, увидеть человека нужно — сквозь тот облик, что пополам тот, кем он сам себя считает и и кем считают его окружающие, для каждого особый шоколад приготовить, правильный, травку-фрукты-орехи верные добавить да в верных пропорциях, ведь счастье-то у каждого — своё собственное...

*Марс и Бабайка, разумеется, названы в честь шоколада, а имя Шелери - сокращенное от латинского слова, означающего "шоколад"
** отсылка к истории «Служба счастья»

@темы: ведьмы, собаки, сказки

---

День вероятности встречи с динозавром

Какова вероятность встречи с динозавром? Вы ошибётесь, если скажете, что это невозможно. Всегда есть две возможности: либо невероятное случится, либо нет. Пятьдесят на пятьдесят.
Он не соткётся из прозрачного воздуха, он просто будет тут, словно всегда был. Мало ли - шёл по своим динозаврским делам, а тут - человек.
- Здравствуйте, - скажу я, потому что сразу не найдусь, что сказать, мысли столпятся, не в силах решить, какой первой из них быть высказанной вслух, и вообще, надо же быть вежливым со старшими, а динозавры куда как старше нас.
Динозавр - самый настоящий, нагретые солнцем рыжие пластины причудливого двойного гребня, складки шершаво-чешуйчатой шкуры и острые шипы на хвосте - повернёт голову, взглянет вниз - и в его глазах будет бездна веков и юность звёзд.
Прекрасный земной дракон.
- Здравствуй, - скажет он рассеянно, ибо что ему дела до крохотного человека, у которого не то что шкуры толстой и рогов, даже шёрстки этих назойливых мелких теплокровных нет, но на вежливость надо отвечать вежливостью, если ты не хищный завр, конечно, тут уж не до экивоков, иначе без обеда останешься, да и вообще они дурно воспитаны. - Не правда ли, сегодня вероятность невероятного повышена?
И забудет тут же обо мне, обдумывая все вероятности мирового бытия, неспешно шагая - вздрагивает земля - туда, где средь улицы, вместо неё тают туманные плауны и деревья-хвощи, и папоротники, и что-то ещё.
Или же - твёрдая поступь, костяной воротник, три рога и упрямо загнутый клюв - рыцарь средь ящеров. Сам себе конь и рыцарь. Сэр трицератопс.
Тут уж и заговорить не решишься, едва успев отскочить с его пути, - мало ли что благородный рогатый сэр сочтёт оскорбительным, нрав-то у него крут.
Пойдёшь на пляж - дикий, как никем не прирученные динозавры, берег крутой и трава вместо песочного пляжа, дно сразу уходит вниз, в темноту, - а из воды - голова на длинной шее. На высоте пятиэтажки. К шее и голове, конечно, прилагается спина - этакий затонувший лайнер.
- Ты уж извини, - скажет виновато брахиозавр, прожевав пучок водорослей, - место занял. Не знал, что твоё.
- Тут вообще-то купаться запрещено, - замечу я.
Брахиозавр изогнёт немыслимо шею, разглядывая указанный знак. Промолвит задумчиво:
- Но ведь тут ничего не сказано про динозавров...

Стою перед дверьми и думаю. Набираюсь решимости сделать шаг.
Вероятность встретить за ближайшим углом динозавра пятьдесят на пятьдесят...

@темы: КаленДарные сказки, сказки

---

Последние приключенцы, часть вторая

Персонажи: рыцарь, маг, гоблин, конь
Содержание: продолжение приключений команды. Ведь в этом мире четверо, собравшиеся вместе, прямо-таки обязаны найти себе подходящее приключение...
Примечание: продолжение истории "Последние приключенцы", вновь на заявку Хикари-сан, придется выкладывать маленькими кусочками, иначе я вовек это не напишу, а совесть слопает окончательно
Картинки приветствуются))

часть первая, где рыцарь отправляется в квест, а конь занимается воспитанием хозяина

Рыцари подолгу дома не сидят — не положено. Ибо не только скучно — разве дрязги с соседями занятие для настоящего рыцаря? — но и выполнять свои прямые обязанности затруднительно.
Так что рыцарь оседлал коня, собрал немудрёные пожитки и, взяв в дорогу приготовленные женой пирожки (как средство против самых злобных чудищ годились отменно: прекрасных принцесс учат очень многому, даже как справляться с драконами, но вот готовить они не умеют), отправился исполнять свои обязанности. То есть спасать и защищать.
Рыцарский конь Гораций (породы полусказочной и вообще настоящий боевой единорог) на прощанье получил от жены хозяина наказ:
— Береги мне Анджея, слышал? Смотри, чтоб на холодном не спал — и так поясница болит, чтоб с незнакомыми драконами лишний раз не связывался. Не то волкам скормлю!
Рука у хозяйки была тяжёлой, и конь Гораций поспешно закивал. С ней бессловесной неразумной, не сказочной совсем скотиной прикидываться было чревато.

Слух прошёл, что в Западных Землях шерстозубастики совсем страх потеряли, уж средь бела дня на людей нападать начали и распугали в лесу даже ведмедей. Никто толком не знал, откуда взялись звери, больше всего похожие на лохматые шары с зубастыми пастями. Анджей подозревал, что то — плод колдовства какого-то волшебника-недоучки.

Долго ли, коротко, а на самом деле — ровно через неделю добрались рыцарь с конем — то есть рыцарь на коне до Дикого леса, что недаром так прозван был. Настоящее его название давно уж в веках затерялось — старым был лес, в сердце его нога человеческая не ступала, водились в чаще, по слухам, чудища жуткие. Водились и водились себе, людей, пока те к ним не лезли, не трогали, ведмедей не запугивали, из лесу не выходили. А теперь ведьмеди уже норовят в чьём-нибудь сарае укрыться, этак скоро и чудища побегут из лесу.

Анджей спешился, поглядел на ветви, уже на опушке немыслимо переплётшиеся (в чаще кто-то злобно взвыл — и это средь бела дня-то!), и вздохнул.
Гораций фыркнул и повернулся к лесу задом. В ответ на попытку взять за узду мотнул головой, уклоняясь. Ещё и на ногу попытался наступить невзначай.
Анджей покачал головой, снял седельные сумки. Кольчугу достал, вздел, сверху куртку старую, привычную, с нашитыми шипами и обрывками прорванной некогда предыдущей кольчуги накинул. В полном доспехе-то в лесу не очень повернёшься.
— Здесь тогда меня подождешь, — сказал коню. — Не вернусь если, сам домой доберёшься.

Уж Гораций-то себя свести не позволит, последнего конокрада рыцарю же и пришлось спасать — Гораций оскорбился, что к нему немытыми руками лезут.

Гораций ловко цапнул хозяина за ворот куртки, встряхнул. Пусть он был не слишком рослым для рыцарского коня, зато силой не уступал собратьям ничуть, да и был много выносливее.
— Гораций! — невнятно возмутился рыцарь, от встряхивания прикусивший язык. Прочная куртка была, не рвалась так просто.
Конь нравом был вреден и ехиден (спасибо, хоть не говорящ!), но обычно такого поведения с хозяином себе не дозволял.
Гораций выпустил изжёванный воротник куртки, коротко и зло ржанул над ухом, намекая: мне, мол, хозяйка тебя беречь велела, а ты тут голову сложить вознамерился?!
— Понимаешь, работа у меня такая, — попытался объяснить рыцарь. — Я понимаю, что тебе туда лезть не хочется, но мне-то долг велит. Желаешь — жди меня здесь. Шуршунчиков гоняй.
Гораций оскалился, всхрапнул и топнул копытом. Благо рыцарь, с повадками боевого товарища знакомый, ногу вовремя убрал. И сам отодвинулся, дабы вновь самым неподобающим образом не дрыгать ногами в воздухе — конь явно вознамерился воспитывать хозяина дальше.
— Ты мне друг и боевой товарищ, — сказал рыцарь, протянул руку, чтоб погладить храп, и едва успел отдёрнуть — конь щёлкнул зубами. Чисто волк в конской шкуре! — Приказывать не буду, да и мне в лесу проще, чем тебе.

Правду говоря, Анджею и самому не слишком хотелось идти в лес, что слишком уж напоминал лес из страшных сказок. И годами нарабатываемая интуиция тоже была резко против. Прямо-таки вопияла. Но рыцарь на то и рыцарь, чтоб идти туда, куда не сунется ни один нормальный человек — чувство самосохранения с годами вымирает, как сказочный зверь мамотус, что был шерстист и носат. Да и что делать, если драконы всё не переводятся (раньше принцы вымрут, не зря ж спасать принцесс приходится нынче исключительно рыцарям!), а принцессы не устают находить на свои головы чудовищ и прочие неприятности?

В траве зашебуршился очередной шуршунчик, и Гораций быстрым, змеиным каким-то движением поймал его за голубоватую косматую шкуру. Мотнул головой, и отчаянно верещавший лохматый клубок улетел куда-то далеко.
— Успокоился? — ласково спросил рыцарь.
Гораций фыркнул снова, но уже не так гневно, наклоняя голову и позволяя застегнуть ремешок налобника с острым посеребренным рогом.

Кроны как-то очень быстро сомкнулись над головами рыцаря и коня — лес был стар и, кажется, настроен был к людям и единорогам не слишком дружелюбно: Гораций цеплялся гривой и хвостом за всё, что только возможно, раздражаясь больше и больше, а на предложение любимого хозяина заплести хвост в косичку едва не цапнул того за ухо.
— Скверный у тебя характер, — попенял сэр Анджей, привычно уже уклоняясь, одновременно пытаясь поймать конскую морду — возмущение своё Гораций выразил в голос, на нормальное его ржание мало походящий.
Где-то не слишком далеко радостно взвыли. Кто-то в кустах с треском ломанулся прочь.
— Теперь, — вздохнул рыцарь, — каждое чудовище в округе получило приглашение на обед. Ну или поздний завтрак.
Гораций злобно фыркнул, лягнув ни в чём не повинное дерево. Судя по настроению боевого единорога, он сам готов был слопать первое попавшееся чудовище на поздний завтрак. Ну или обед.

@темы: рыцари, "Последние приключенцы", сказки

---

О снежных чудесах

Название: Снежная сказка
Бета: Хикари-сан
Персонажи: девочка Саша, снежный лев
Описание: в канун Нового года и сразу после него случаются чудеса. Или встречаются...
Примечание: было написано на ЗФБ-2018 для команды Котиков

Зимой темнеет рано, и к тому времени, как Саша доделала уроки, заданные на каникулы, за окном уже зажглись фонари. С облегчением сложив в стопку учебники — учителя бы хоть раз подумали, сколько делать дома заставляют! — решила пойти и покататься с горки. Заодно и прихода родителей дождётся. Далеко не все в новогодние каникулы отдыхают.
Во дворе розовато-рыжие фонари заставляли причудливо извиваться тени, а чистый, только выпавший снег в их свете мерцал так, будто кто-то рассыпал драгоценности.
— Здравствуйте, — на всякий случай сказала Саша ледяному Деду Морозу, черты раскрашенного ледяного лица которого в неверном тёплом свете выглядели странно-живыми. Поодаль застыла ледяная скульптура неизвестного науке зверя, наверное, изображавшего символ года.
Саша скатилась пару раз с ледяной горки, но это быстро ей наскучило. Снега в этом году было много, вывозить не успевали, так что просто сгребали его в огромные сугробы. Саша оглядела двор — ни души, разноцветные конфетти и кудрявый серпантин, служившие напоминанием о празднике, да снежные валы, на которые так замечательно было забираться, подумала немного — и полезла на один из них. С вершины, к тому же, можно было прыгнуть в мягкий сугроб. Увидь это родители, ей, конечно, бы влетело... Будто они сами никогда детьми не были и не понимали, как это здорово — вываляться в снегу по уши. Скатившись пару раз вниз, Саша всё же забралась на гребень снежной баррикады. Покачавшись, смело зажмурилась и прыгнула вниз.
Дальше она ничего не успела понять — плюхнулась она на кого-то явно живого, торопливо метнувшегося из-под неё. Саша, отфыркиваясь от снега, села, недоумённо похлопала глазами.
— Смотри, куда прыгаешь! — возмутился кто-то хрипловато. — Чуть не на голову мне села!
Саша повернула голову... открыла рот. Потом, вспомнив о хороших манерах, рот всё же закрыла. Согласитесь, не каждый день увидишь говорящего снежно-белого, мерцающего в свете фонарей зверя.
— Э... э-это ты говоришь?.. — уточнила Саша.
Похоже, она умудрилась уснуть прямо за столом, делая уроки.
— А ты видишь ещё кого-то? — ворчливо ответили ей.
Окончательно уверившись, что спит, Саша выбралась из сугроба, отряхнулась и подошла к зверю. Потыкала его пальчиком, зачем-то сняв оставшуюся варежку — вторая потерялась где-то в сугробе. Холодный... Будто и вправду из снега. Саша обошла его кругом. На льва похож... В соседнем дворе тоже к Новому году фигуры из снега делали, там были саблезубый тигр из мультика, мамонт... и лев там тоже был. Снежное зверьё быстро разломали... а жалко.
Зверь с недоумением проследил за манипуляциями Саши, мотнул хвостом слегка раздражённо, будто кот.
— Ой... — Саша увидела хвост. Замечательный хвост с кудрявой мерцающей кисточкой. Холодная кисточка. Пушисто-колкая на ощупь — будто сугроб погладила.
Зверь поспешно выдернул хвост из цепких лапок.
— Эй, ты не очень-то!
— Прости...те, — у Саши хватило совести слегка смутиться. — А вы кто? И можно на «ты»? А ты правда из снега? Ты мне снишься? А почему ты говоришь? А что ты кушаешь, если ты из снега?
Зверь даже сел по-собачьи, ошарашенно потряс головой — с драгоценно мерцающей гривы осыпались снежинки и конфетти.
— И всё разом?
Саша потупилась и ковырнула сапожком снег. Мама говорила, что любопытство раньше неё родилось.
— Ладно, так и быть. Лев я — не видно разве? И да, я из снега. И никому я не снюсь, я сам по себе лев!
Ой, оказывается, и львы бывают сами по себе, свои собственные.
— А как тебя зовут? — выяснение того, сон это или нет, Саша решила пока отложить. — Меня зовут Саша.
— У меня нет имени, — чудесный зверь склонил голову набок, словно призадумавшись. — Может быть, ты дашь мне его?
— Снежок? — неоригинально предложила Саша, с удивлением разглядев в пышной гриве льдистые рожки. Рогатый и говорящий лев! Как в какой-то восточной сказке из той книжки, что ей папа подарил. — Ты же из снега.
— Но я же не какой-то там кот! — возмутился лев, тряхнув гривой и осыпав Сашу крупинками снега. — Я — целый лев! И имя у меня должно быть красивым и величественным, как я сам!

Кисточка хвоста мотнулась туда-сюда, и снежный зверь старательно прижал её лапой. Хвост, будто сам по себе, высвободился, и лев, не выдержав, крутнулся вокруг себя, ловя непослушную кисточку лапами.
Саша скрыла улыбку, чтобы не обидеть снежного зверя. Лев львом, но ведёт он себя — чисто котёнок. Львёнок.

— А величественным — это как? — уточнила она.
Лев снова призадумался, потом объявил гордо:
— Ну, вот, к примеру — Крадущийся в Снежной Ночи Грозный Охотник. Чтобы сразу было ясно, кто я.
Саша не выдержала и рассмеялась.
— Не смейся! — потребовал лев, опрокидывая её в снег толчком тяжёлой лапы. — Не смейся же!
Саша, всё ещё хихикая, вылезла из мягкого сугроба, отряхнулась.
— Ну, Великий лев уже есть. Смелый — тоже есть. А давай, тебя будут звать Снежный лев? — предложила она. — И сразу будет понятно, что ты не просто лев, а лев особенный — Снежный. Один-единственный.
Лев сел, обернул лапы хвостом.
— Гордый Снежный лев. Быстрый как ветер Снежный лев. Бесшумный как тень... — он на все лады пробовал имя на вкус.
Саша терпеливо ждала. Наконец, лев решил:
— А знаешь, Са-ша, мне нравится! Хорошее имя. И на вкус сказочное и прохладное.
— Вот и хорошо, — улыбнулась Саша, выуживая из снега потерянную было варежку. И потом, удивляясь собственному нахальству, попросила: — А теперь… покатай меня, пожалуйста, а?..
Снежный лев немножко посомневался, сочетается ли катание маленьких девочек с его гордостью, но после заверения, что детей катал даже лев Великий, с большой буквы Лев, согласился.

И ой, сидеть на его спине было не слишком-то удобно — скользко и холодно. Но идею седла снежный зверь бы точно не одобрил, уж оно-то никак с гордостью не сочеталось. С позволения льва, Саша вцепилась руками в варежках в снежную гриву — благо та под руками не таяла, — и удерживаться на спине стало легче. Лев сделал несколько шагов, как бы пробуя, удержит ли ношу, а потом тронулся мягкой кошачьей рысцой. Куда мягче, чем лошадь в парке, но без седла всё равно неудобно. И спина какая-то… гибкая, что ли, у лошади иначе совсем. Те, кто дарил выдуманным фэнтезийным героям верховых котов, явно о таком не подумали.

Зато как здорово было нестись по пустынным в этот час улицам праздничного города, прыгать от одного тёплого рыжего пятна света фонарей к другому — расшалившийся лев вёл себя точно котёнок — и заглядывать в яркие витрины магазинов, разукрашенные гирляндами и мишурой! Только не свалиться бы, думала Саша, вцепляясь в снежную гриву крепче, но в следующий момент лев прыгал, делая вид, что хочет поймать пляшущее пятно света, и сердце замирало, а думать о чём-то не получалось — только взвизгивать тихонько от восторга, захлебнувшись встречным колючим ветром.


И до чего не хотелось прощаться! Всякая сказка ведь бывает лишь однажды, вдруг завтра, выйдя во двор, снежного зверя Саша больше не увидит? Идя к подъезду, то и дело оборачиваясь, Саша видела в неверном свете фонарей сугроб, очертаниями немного напоминавший диковинного зверя. Казалось ли ей, или это Снежный лев в самом деле глядел ей вслед?


У родителей следующая рабочая смена выдалась ночной, а днём они желали пообщаться с дочкой, так что снова во двор Саша смогла выбраться уже затемно. Только двор был пуст, хоть Саша и облазила каждый уголок его, изрядно вывалявшись в снегу и зачерпнув полные сапожки.
Загрустив, шлёпнула ладошкой ни в чём не повинного снежного зверя, что не был известен науке, и полезла на горку. Кататься получалось не очень — ночь снова шёл снег, так что спустилась Саша кувырком.
— Пр-ривет! — сказали хрипловато над самым ухом, едва она села, потирая отбитые места.
— Ой! Ты откуда взялся? А почему тебя не было?
— Я здесь и был, — объяснил Снежный лев, за воротник вздёргивая её на ноги. — Это тебя не было. А потом вдруг появилась!
Саша подумала минутку, даже позабыв отряхнуться — это за неё попробовал сделать лев, едва не уронив обратно.
— Знаешь, у нас, в нашем мире, таких, как ты, не водится. Ты из другого мира, потому я тебя не всегда вижу. Наверное. И надо что-то сделать, чтобы увидеть, выполнить какое-то условие… Мне что, обязательно скатиться с горки? Скатиться, пересечь какую-то границу…
Да, Саша любила фэнтези. Это ведь тоже сказки.
— Мой мир — это тот же мир, — объяснил лев. — Это другой мир.

Саша поняла только, что вообще ничего не поняла. Зато играть со львом в догонялки и вновь мчаться по городу было замечательно и совсем ни на что не похоже! Конечно, маленьким — да и большим — девочкам в такую позднюю пору гулять не полагалось, но ведь она гуляла не одна.
А впереди — бесконечные и такие короткие новогодние каникулы...

— Я покажу тебе мой настоящий мир, — низко мурлыкнул лев в один из вечеров — у Сашиных родителей снова выпала ночная смена. — Забирайся ко мне на спину!
Саша, предвкушая невиданное приключение, поспешила так и сделать.
— Держишься?.. — спросил лев. Потом тряхнул головой, напружинился — и скакнул прямо на ледяную горку.
Замер там на миг, а потом издал оглушительный рык — Саша выпустила гриву и попыталась зажать уши руками. Сквозь задрожавшие вдруг, поплывшие дома стремительно начали прорастать деревья, а впереди кружащиеся снежинки свились в одно сияющее кольцо. Лев же подобрался и прыгнул прямо в кольцо, как цирковой зверь, — и этот прыжок, сквозь блестящее, переливающееся и одновременно туманное, был куда дальше и дольше предыдущего. Не удержавшись, Саша перелетела через голову Снежного льва — и очутилась в сугробе. Завертела головой, ошеломлённая, ничего не видя из-за залепившего глаза снега.
Совсем рядом над ухом фыркнули, обдав морозным дыханием, а потом Сашу бесцеремонно выдернули за воротник из сугроба и чуточку встряхнули, явно пытаясь почистить. Снежный лев поставил её на ноги, но Саша тут же и села, восторженно оглядываясь вокруг.

...Нет, навстречу не вышел фавн в красном шарфике и с зонтиком. Никто не спешил поить чаем и угощать пирожками. Просто… просто вокруг был Мир.
И был он будто невиданный храм — чистый, снежно-хрустальный, звонкий, с серебристыми от инея колоннами-соснами и тёмно-тёмно-синим далёким куполом-небом, усыпанным холодными звёздами, с белой луной. Луна сияла, а свет звёзд был колким, казалось, вот-вот порежет щёки, и Саша на всякий случай прикрыла их ладошками в варежках.
Снег мерцал в лунном свете, переливался серебром и алмазной крошкой.
Мир молчал, окутанный серебряной тишиной — и тихонько, неслышно пел, как поёт драконье золото, — сокровище невиданного зимнего дракона.

— Это тот же мир, — сказал лев. — Гляди! Только нет ничего из того, чем вы, люди, пытаетесь отгородиться от этого мира, что вокруг, потому что он слишком велик для вас.
И вправду, здешний мир был огромен, окаймлённая лесом снежная равнина простиралась далеко вперёд, от простора захватывало дух, было радостно и одновременно пугающе. Слишком уж много места для того, кто привык к городской тесноте и суете! Приглядевшись, Саша увидела знакомую рябину, что росла во дворе, а справа от неё — елочки… вот только рябина здесь была — алое и серебро, сёстры-ёлочки же вымахали здесь в могучие ели. На месте их микрорайона спал — и видел сны, не иначе — очарованный зимний лес. Деревья вместо домов. Наверное, в лесу и волки водятся… Может, зимой бродят снежными призраками, неузнанные, среди людей её мира… Её отражения мира.

Ручей, к которому с небольшого пригорка спустился лев, был чёрен и окутан серебристым туманом, из сугробов светились чьи-то глаза, а вокруг бродил невидимый холод на скрипучих лапах — зимний мир!
Лев склонил голову к воде, принимаясь лакать, и не думая от воды таять.
Саша, выпрямившись на его спине, глубже натянула шапочку и потёрла нос рукой в колючей варежке.

По небу гулял дракон — полыхающее зелёным пламенем Северное сияние отчётливо складывалось в змеистый силуэт, плывущий-ступающий, казалось, прямо по звёздам и тонким, невидимым тропам из света, протянутым меж ними. Время от времени дракон распахивал крылья с алым подбоем, и от силуэта его отделялись, вспархивали сияющие бабочки — алые, сиреневые и оранжевые.
Зелёнопламенный дракон, ступая по небу, пел, и Саше даже пришлось встряхнуть головой — пение назойливо лезло в уши, тащило едва не за шкирку куда-то, обещая то ли горы сладостей, то ли вечные каникулы, то ли вообще исполнение любых желаний, что само по себе было подозрительным. Во всех сказках подобное ни к чему хорошему не приводило.

Край неба тем временем затянулся лохматыми серебристыми тучами — будто пришёл какой небесный громадный зверь, протащил туче-хвост, да и улёгся где-то на тропе пламенного дракона-сияния. Тот и обходил осторожно зверя — Северное сияние ушло далеко, светилось где-то на горизонте, лишь бабочки пламенные все ещё распускались в небе, совсем крохотные отсюда. Из туч же пошёл снег — крупными ленивыми хлопьями.
Впереди горело, не сгорая, белым пламенем одинокое дерево — нет, не так — Дерево, громадное и развесистое, чуть звенящее ледяной тонкой листвой и усыпанное прозрачно-льдистыми плодами.
Под деревом виднелись непонятные груды, и только подойдя ближе, Саша поняла, что это замёрзшие — или спящие? — создания. Странные — Саша готова была поклясться, что одно из них, свернувшееся невнятным клубком, развернувшись, явило бы миру голову на длинной змеистой шее и крылья. Другое было вообще ни на что похоже — лохматое, с птичьими лапами, заплетённым косичкой хвостом и напоминающей собачью головой, а третье и вовсе даже описать бы не получилось.
— Не трогай Древо, — предостерёг лев. — Вмиг оледенеешь! Это зимнее пламя, только создания зимы его не страшатся, для тёплых оно — гибель.
Саша и не торопилась тянуть руки, любовалась только. Другой огонь, рыжий-то — тёплый, родной… за столько-то веков рядом с людьми — будто прирученный зверь, — а этот… Красивый очень, не трещит — звенит тонко-хрустально, и холодом от него тянет лютым. Чуждый. Не людское пламя… иначе Саша объяснить не умела.
— Древо видит сны, — шепнул — насколько может шептать громадный говорящий кот — Снежный лев. — Какие-то его сны видят спящие под ним, а иные — сбываются.

Подул ветер, едва не унеся шапочку Саши, норовя залепить снегом глаза, а рядом совсем засмеялись тоненько-звеняще. Снежные вихри соткались в тоненькие танцующие фигурки. Одна скользнула ближе, наклонилась, заглянула в глаза Саше, и та отшатнулась — будто море застывшее, замёрзшее глянуло на нее. У льва глаза совсем другими были, теплее, что ли… Плясунья протянула ей руку, удерживая взгляд.
Зажмуриться отчего-то не получалось.
— С нами, с нами… — прозвенели голоса. — Танцуй с нами!
Саша изо всех сил вцепилась в гриву Снежного льва, как в единственную опору — ноги сами норовили шагнуть вперёд. Танцевать, танцевать, позабыв о всяких глупостях, разве может быть что-то важнее танца?..

Лев рыкнул для острастки — плясуньи со смехом отпрянули, сомкнули руки, поведя вокруг Дерева хоровод, и снежная позёмка белыми змейками кружилась у их ног.

Саша с облегчением выдохнула. Вот наверняка, не удержалась бы — получилось бы, как с русалками в сказках. Пошла бы на зов, присоединилась к танцу — и получилась бы не девочка Саша, а ещё одна снежная плясунья. Наверное, вот они-то как раз были сбывшимся сном.

— Есть те, кто танцует, и те, кто поют, — объяснил лев, легко за воротник закидывая Сашу себе на спину. — Зимою грани тонки, и в метели можно увидать танцующих, а в сильные морозы, вдали от шума ваших городов — услыхать пение. Правда, людям оно добра не приносит: коли и сумеет вернуться — уже не собой.

Ближний сугроб — будто ленивый зверь с драгоценно-алмазной шкуркой — отполз подальше, чтоб не попасть под лапы льву. А тот неспешно шагал дальше, неся Сашу на спине; та вовсю вертела головой, находя всё новое и новое удивительное.

Деревья с цветущими инеем ветвями казались выточенными изо льда, почти светясь серебристо — здешняя луна была огромна и почти неправильно ярка, а у подножия их клубками свернулись змеистые синеватые тени — может, тени тех самых зимних драконов, сокровищем которых был этот мир.

Туче-зверь ушёл дальше, утащив пышный хвост, и небо вновь стало ясным, протянулся через половину его звёздно-молочный мост — наверное, по нему в своё логово, где б оно ни было, возвращается дракон-сияние. Позади осталось вечно пламенеющее Древо, которому снятся сны, вон там лениво движутся сугробы и ползут, будто живые, синеватые тени; а слева, на пригорке, застыл облитый светом луны зверь, похожий очертаниями на лисицу. Снежный лис?.. Есть же снежный лев, быть может, есть и снежный лис, что ждёт своего снежного принца…

Впереди прошествовали олени, пересекая их со львом путь, ничуть не похожие на своих горделивых лесных родичей. Рогатое стадо — лишь во главе ступал олень безрогий — не обратило внимания на льва, а тот — на них. Наверное, снежный лев не питался северными оленями. Саша вообще не представляла, чем питаются снежные хищники, а переспросить отчего-то стеснялась.

— Дай я сама пойду, — попросила Саша — она уже замёрзла на львиной спине, а будешь пробираться по снегу — согреешься.
Лев послушно остановился и пригнулся, позволяя соскользнуть со своей спины и привычно уже выуживая немедленно провалившуюся Сашу из сугроба.
— Иди по моим следам, — предложил он. — Проваливаться не будешь.

Справа шевельнулось что-то, и Саша, уловив краем глаза, остановилась. Шагнула ближе.
Молочно-белое льдистое — будто вместо живой крови внутри него текло ледяное белое пламя — создание с зеленоватыми льдинками вместо глаз переступило по снегу тонкими лапами, странно-угловатое, какими звери не бывают, всякий по-своему красив и соразмерен, свистнуло вопросительно — как могла бы подать голос свиристель. Саша чуть опасливо протянула к угловатому зверю руку. Льдистый со звоном тряхнул короткой гривкой из колючих льдинок, отступил на шаг, снова свистнул-прозвенел что-то.
— Льдисты неумные, — пояснил её лев. — Их оживило ледяное пламя, вот и бродят средь снегов. Никого не трогают, их никто не трогает.
Льдиста, потеряв всякий интерес к пришелице, побрёл прочь, оставляя едва приметные следы. А далеко впереди серебристые облака на горизонте обрели очертания замка. Или даже целого города.
Города Снегов…

Интересно, какие они — те, кто там живут?
Держат дома (а окна в тех домах из разноцветных льдинок) маленькие снежные вихри место котят, прирученные бури — вместо псов, в очагах горит белое пламя, а к городским башенкам привязаны летучие ледяные корабли, которые когда-то были снежными птицами, теми самыми, из-за которых идёт снег, — и потому ещё помнят, как это — летать.

Странно, что Саша, даже по львиным следам ступая, по колено проваливалась, а сам лев только-только широкие лапы окунал. Снежное создание! Перед глазами мелькала кудрявая кисточка, и Саша сосредоточилась на ней — окружающий мир навалился вдруг непомерной тяжестью на плечи, до дурноты и мелькающих перед глазами снежных мушек.

Внезапно лев резко остановился, присев даже на задние лапы, а впереди из взметнувшихся от порыва ветра снежинок соткался высокий силуэт — интересно, бывают ли снежные эльфы? Могут ли свет звёзд, усмирённая снежная буря и морозный туман свиться в одно, став живым?..
Или это ей уже мерещится, и даже в этом сказочном мире звёзды не спускаются с небес, устав вечно гореть и светить? Вон и мир как-то подозрительно раскачивается, и себя Саша чувствует как-то странно… хоть лакомств от колдуньи никаких не принимала. Может, тут и дышать-то опасно, страна-то сказочная, не для обыкновенных настоящих девочек.
— Владыка! — почтительно наклонил косматую голову лев. — Саш-ша? Саш-ша?! Что с тобой?
— Глупый котёнок! — рассердился тот, кого лев назвал владыкой, склоняясь над Сашей, осевшей прямо в снег — ноги почему-то не держали, и коленки сами собой подогнулись. — Ты зачем привёл сюда дитя? Не место здесь живым горячим душам!
— Прошу простить, владыка Кай, — почти мяукнул лев, — но что будет с Сашей?
Саша ещё успела увидеть близко-близко серо-серебристые глаза и зажмуриться — потому что не всякий выдержит, когда на него смотрит звезда, — а потом больше ничего не помнила.

Проснулась у себя дома от холода — окно неплотно прикрыто, а на подоконнике уже намело небольшой сугроб. Недоверчиво оглядела себя и даже ущипнула. Она так и была в свитерке и тёплых брючках — шубка лежала, небрежно брошенная, на кресле рядом. Может, ей вообще всё приснилось? И Снежный лев, и Страна снегов и синих теней, так похожая на новогоднюю сказку…

Накинула шубку, сбежала во двор, едва прикрыв двери квартиры за собой. Торопливо вскарабкалась на горку и скатилась вниз.
— Саш-ша? — тут же мурлыкнул ближайший сугроб, обретая очертания зверя.

Не сон!

Снежный лев от удивления сел на хвост, когда Саша бросилась обнимать его за шею. Не сумела обхватить, впрочем, но честно старалась. Спину мягко погладила тяжёлая холодная лапа.

— Ты прости, Саш-ша, — повинился лев. — Я не подумал, что не зря запрет, что тёплым нельзя долго у нас быть. Если б не владыка Кай...
Саша вспомнила звёздные очи и поёжилась. Это как будто тебе одновременно жутко — и красиво так, что аж дух захватывает.
— А кто он — владыка Кай?
— Владыка — хозяин декабря, — объяснил лев, — один из трёх лордов королевы Зимы. Из-за нас он нарушил границы своих угодий: нынче пора другого появляться в этом мире. И хорошо, что с хозяином января мы не повстречались! Вот тот живых не жалует — кроме милых его сердцу волков; говорят (снежные плясуньи — большие сплетницы!), средь его волков есть человечьи неупокоенные души — как заплутали в снежной буре, так и остались навеки в зиме, а сам владыка куда старше самой королевы, из тех времён, когда зима была повсюду. Он хранит ключи от врат, где таится древняя стужа, и ждёт, когда вечная зима вернётся; говорят, что однажды дождётся. Коснулся бы тебя — и была б ледышка вместо девочки, стала б живая душа хрусталём.
Выходило двое, но ведь в зиме — три месяца.
— А третий? — спросила с любопытством Саша, дотянувшись и почесав витые рожки, что выглядывали из гривы. — Постой, как — нарушил границы? Ты же говорил, что мир — тот же.
— И другой. Младший из троих владык, — Снежный лев зажмурился, пригибаясь, подставляя голову рукам Саши, — говорят, любит порой пошутить жестоко, ему одному повинуются злые ветра, он не умеет растить ледяные розы, как владыка декабря, зато создаёт для королевы снежных зверей и заставляет бури петь.
Ах, как Саше захотелось написать про это сказку… Жалко, писать она не очень умела, школьные сочинения едва-едва на «четвёрочку» вытягивала. Учительница ругала её за привычку «пространно рассуждать на темы, не имеющие ничего общего с темой сочинения».

Каждая сказка должна заканчиваться, и даже если она не вернётся больше в страну, где снега — вечны и вечно же горит Древо белым пламенем, где Северное сияние — дракон, что бродит по небу и поёт, снежные вихри — неугомонные плясуньи, а зимней королеве служат три лорда, один из которых, со звёздным взглядом, может быть, когда-то всё-таки сложил ледяную головоломку, это — было. Благодаря Снежному льву, который нарушил запрет. Почему-то дивный зверь немножко напоминал мальчишку, сверстника — Саша и сама толком не понимала, откуда взялось такое ощущение. Но на того Льва её друг не походил ни капельки.

Наверное, такие звери просто взрослеют медленно. Не зря же тот, звёздный, назвал её льва «котёнком»… Однажды Снежный лев тоже станет мудрым, всеведущим — как похожий на льва зверь байцзе из китайских сказок. И, может, не будет уже дружить с маленькими девочками…

— Саш-ша? — мурлыкнул Снежный лев, почти по-кошачьи попытавшись боднуть Сашу, которая перестала его гладить, лобастой головой.
Конечно, Саша от такого дружеского жеста тут же оказалась в сугробе. В который раз уже за эту историю.
Вынырнув и встряхнувшись, захихикала — уж больно сконфуженная морда была у льва.
О том, что будет, можно подумать потом. А сейчас у неё есть дивный друг из снежной сказки...

— Только ведь наступит весна, — Саша шмыгнула носом. — И тебя не будет...
— Я есть всегда, — объяснил Снежный лев. — Когда снег растает, я никуда не денусь, просто не смогу появиться здесь. Но следующей зимой мы снова встретимся.
— Обязательно встретимся, — горячо согласилась Саша, чувствуя себя почему-то тем самым учеником мушкетёров.


Где-то далеко — и совсем рядом — вздымал башни к звёздно-цветущему небу Снежный город, где ей никогда уж не побывать, и пел небесный дракон.

Розовато-рыжие фонари бросали блики на белоснежную драгоценную шкуру небывалого зверя, делая его чуть более реальным, почти тёплым, а ледяной Дед Мороз, кажется, чуть лукаво усмехался из сумерек.
На этот Новый год Саша получила от него свой лучший подарок.

@темы: дети, зима, кошки, дети Мау, Хранители года

---

Визуал

К "Легенде о кои" и прочим упоминаниям легенды.
В том числе и в истории о Небесном принце и водяном змее
Всякий карп, что поднимется вверх по Жёлтой реке, преодолев пороги и пройдя сквозь Врата Дракона, сумеет сам стать драконом.

Художник Стефани Лау

смотреть дальше +5

@темы: визуализация, радость души, ...прозваньем - дракон

---

На краю февраля

Прим: рогатый лев взят из китайской мифологии, там он прозывается байцзе и считается очень мудрым и всеведущим зверем. Про крылья там ничего не говорится

Король, снежный король, владыка зимы — серебро волос и мерцание расшитых серебром и зимними драгоценностями длинных парчовых одежд, злой меч на поясе, стоит на краю февраля. Март заметает снегом, март морозен, и хлопают крыльями снежные птицы под синим строгим взглядом короля. Зима — его пора, и поискам помеха весна.
Спит лес за спиной — ели, тёмное в седом серебре, старые дубы, тонкие рябины — кровь алых ягод на обледенелых ветвях, можжевельник переплёл ветви оградою от чужих.
Северный дракон — холодное пламя — по границе неба бродит, распахивает крыла зелёного зимнего огня, дрожит меж звёзд неслышный зов.

Зима дышит, звенит льдисто, хрустально поёт.
Морозный туман укрывает плечи короля плащом.
На прядях белого серебра короля-колдуна не тают снежинки, синевой древнего льда мерцают глаза, и поют под рукою ледяной флейтой злые ветра.

Король ищет того, кого давно потерял, кто дороже слишком тяжёлого венца, ищет сквозь ветра и снега.

Тоскует покинутый замок — ледяной клинок в небесах, складывают крылья у пристаней снежные корабли.
Зима шепчет за спиной — шёпот её льдисто-прозрачен: «Я всегда с тобой».
Ветра свиваются за его плечами, послушными псами ложатся у ног.

Король поёт, зовёт — северный ветер подхватывает слова, повторяет имя, вопрошает: «Когда я дождусь тебя, мой брат?»
Злой меч на поясе звенит.

Быть может, потерянный сейчас ходит средь людей?..
На Земле проходят века, раз за разом тают снега.
Средь людей — как найти того, от кого остался лишь образ и ласковое имя? А зима кажется так коротка! Поиски тщетны — средь огоньков тёплых душ-птенцов нет той единственной, родной души.

Снежный король замер на краю февраля, на границе зимы. Глаза его темны и пусты.
Алая кровь на снегу тщетно поёт серебром — тот, кому предназначен зов, не слышит его.
Печаль короля поёт, отзывается хрустально зима.
«Помни о народе своём, о король!»
Быть королём — чувствовать радость полёта птицы снегов, ощущать азарт снежных волков, слышать, как звенит замёрзший водопад, быть всем и каждым... отдавать себя целиком.

Горит костёр холодный, танцуют духи в масках у ледяного огня.

Белый, белее снега, сияющий чистым светом бредёт понуро громадный зверь — снег гривы и крыл, хрусталь почти оленьих рогов, а венец в любом облике с ним, — вступает на Мост. Воздух дрожит, искажает, плавит силуэт.
Львиных следов на снегу и вовсе нет.

Там, куда король уходит — вечно зима.
А в небе тоскливо кричит белая птица, не помня себя.

вариант короткий, почти-белый-стих

Король, снежный король, владыка зимы, стоит на краю февраля. Март заметает снегом, март морозен, и хлопают крыльями снежные птицы под синим взглядом короля. Зима — его пора, и поискам помеха весна.
Спит лес за спиной — тёмные ели, старые дубы, рябины тонки — и видит белые сны.
Дракон Северный по грани земли и неба бродит испокон веков, звенит меж звёзд неслышный зов, тревожа души тех, кому слышать дано.
На прядях белого серебра короля-колдуна снежинки не тают, синевой древнего льда мерцают глаза, зима за спиною шепчет, и флейтой хрустальной поют под рукою злые ветра.
Король ищет того, кого давно потерял, кто дороже слишком тяжёлого венца, ищет сквозь ветра и снега.
Поёт король — северный ветер подхватывает слова, имя повторяет, тоскуя: «Когда я дождусь тебя, мой брат?»
Снежный король ищет, и поиски тщетны. Может, среди людей потеря бродит… Но средь тепла душ-птенцов нет огня единственной души.
На Земле проходят века.
Печаль короля поёт, отзывается хрустально зима.
Низко голову опустив, бредёт громадный зверь — снег гривы и крыл, хрусталь оленьих рогов. Ступает снежный лев, не оставляя следов.
Горит костёр холодный, танцуют духи в масках у ледяного огня.
Там, куда король уходит — вечно снега.
А в небе тоскливо кричит белая птица, не помня себя.

@темы: зима, снежный король, сказки

---

Единороги верят в нас

Перевод строк песни "Последний единорог" достаточно вольный, но общий смысл сохранён



Верьте в единорогов, как они верят в нас. Белые, строгие, глаза звёздные — они ступают осторожно по чьим-то снам. Зимние единороги, очи звёздные, в гривах долгих снежного серебра — бусины хрустальные, искры пламени фонарей тёплого. То постарался фейри одинокий, которому не сидится в холмах. Фейри (нарисованные сны, полосатый берет и шарф, кем-то подаренный, пальцы озябшие и осеннее злато в крови) бродит по городу зимнему, рисует на задних стёклах спящих машин рожицы чудные и забавных зверей, на окнах — узоры и вечные цветы.

В сумерках синих пасутся на снежных цветах, под луною цветущих, единороги — белым-белы, копыта раздвоённые, рога витые алмазные, собою чисты, как едва выпавшие снега.
Напившись Имболка молока, чья-то рогатая мечта ветра лихие февральские усмиряет тихим ржанием и взмахом львиного, с кисточкой хвоста. Ветра дикие ластятся котами призрачными, громадными к шёлковым, атласным бокам. Фейри-художник расчёсывает гривы нежного серебра, называет по именам, напевает тихонько: «Исчезнут звёзды и луна поутру, будущее незваным гостем придёт, но взглянув в небеса, увидишь средь облаков сиянье его — ступает в выси последний единорог...»
Где-то песне вторит белое дерево, что вечно спит (на ветвях его — звёзды, чьи-то нерождённые мечты, а у корней — зверь крылатый невиданный, что и во сне древо хранит) — может быть, единороги — тоже его сны...

В лесах древних, позабытых спит тайное волшебство. Птицеглавые звери, пение ледяного водопада хрустальное, человечий печальный лик Оленя и луна меж его рогов. Лес средь улиц прорастает, лишь с утром туманом истает морок.
Звёзды с еловых ветвей опадают, рассыпаются под ногами искрами серебра. Поёт фейри, заплетает гривы долгие, глядится в единорожьи глаза.
Верьте в единорогов снежных, зимних, нежных, что гуляют во снах, верьте в них, потому что они верят в нас.

@темы: счастье - есть, зима, сказки

---

Бытьё драконье

Автор своей волей нахально сделал древнегреческого поэта, поэтически переложившего труд о звёздах, драконом Добавление к имени окраса собеседника - уважительное обращение.
Речь идет о фильме «Сердце дракона» и любимой драконокниге автора.


1. К слову о драконах

Драконы всегда были видом малочисленным. То принцессы, то рыцари, которых на подвиги тянет, то охотники за сокровищами, то слухи нелепые - мол, там слопал кого, там город спалил, там дань требовал (как, как еще прикажете прожить порядочному дракону?!)… Тяжела жизнь драконья!
А тут ещё человекам вздумалось цивилизоваться — вот ведь ленивые существа! Дабы ничего не делать собственными руками, они выдумали кучу всего ненужного, но крайне осложняющего жизнь редким мифическим видам. Нет, драконы были слишком разумны, чтобы вот так вымереть, хвала звёздам, не динозавры же.

Так что они просто попытались приспособиться. Живут драконы очень долго, так что времени было предостаточно. Грамотный пиар — целые серии книг и отдельные истории, где люди не просто сотрудничали с драконами, но были крайне близки друг к другу — Перн Перном, сказки сказками, но и историями самых разных жанров неиздающихся авторов драконы тоже не брезговали — так куда легче в сознании человеческом стирались границы меж привычным и чужим — шутка ли, совсем иные, чуждые создания, обладающие разумом — человеки и меж собой-то ужиться миром не могли. Снимались киноленты (идея фильма о драконе со слишком большим сердцем принадлежала Арату, чья чешуя была цвета чернёного серебра, единственному средь всех дракону-поэту, автору тех самых «Явлений и предсказаний», да и композитор после драконьего визита и долгой беседы написал к картине дивную музыку, воплотив в заглавной теме драконью тоску по звёздам; впрочем, в книжной истории о людях и звёздных птицах с северных островов тоже явственно виделись следы лап драконопоэта), мультфильмы и песни — и вот уже люди восхищаются теми, кого вообще-то должны бояться. Тут-то последние драконы и явили себя миру. И неожиданно обзавелись целой толпой фанатов. Шале в горах было одним из убежищ, о которых не успели пронюхать ни журналисты, ни фанаты — что делать с последним подвидом человека потенциально разумного, драконы совершенно не знали.
В новом мире надо было чем-то заняться — исконно драконьим способом зарабатывать на жизнь нынче бы не вышло. Лучше всего драконы умели летать, так что крупнейшие авиакомпании ныне находились в драконьих лапах. А хватка у драконов была истинно драконья, и подмятые под драконье крыло компании вполне процветали.

В большой светлой гостиной, отделанной декоративным камнем (дерево и ковры были бы слишком пожароопасны), уютно расположились в стоящих полукругом креслах три дракона.
— Филиалы моей компании скоро будут по всему свету, — золотой Радий глотнул янтарного коньяка. — «Драконьи крылья» — знак качества.
Главный слоган компании гласил «Надёжно, как крылья дракона, быстро, как драконий полёт». Недавнее нововведение — драконы-навигаторы, открывающие, подобно книжным драконам, проколы в пространстве, позволяло изрядно сократить время полёта и сэкономить на топливе. Разумеется, тайну свято от людей-конкурентов хранили. Ну их, человеков этих, ведь упрутся — и придумают своё.
Старший из троих, Рубен, качнул бокал алого, как его чешуя, вина, любуясь, как играют в его глубине солнечные искры.
— Предпочитаю перевозить грузы, — промолвил он. — Тем более грузы всегда перевозили и буду перевозить, а железная дорога, мой главный конкурент, присутствует далеко не везде. Не говоря уже о скорости доставки.
— Показать бескрылым мир — что может быть достойнее, — хоть и не конкуренты Рубен с Радием были друг другу, однако всё же соперничали, споря порой, у кого дела успешнее идут.
Рубен беззвучно фыркнул (он был слишком хорошо воспитан), позволив лишь едва заметной струйке дыма вырваться из ноздрей. Повернул голову к собеседнику — свет блеснул на кончиках причудливо изогнутых шипов гребня.
— Думается мне, Радий-златый, что вы, уж простите, излишне впечатлительны. Главное — вовсе не чувства, а добросовестное исполнение своих обязанностей. Тем более если это способствует накоплению сокровищ. Услугами моей компании пользуются по всему миру, и это — лучший знак качества. И никаких кричащих слоганов не требуется.
— А вы, Рубен-алый, излишне… педантичны. Моя работа дарит мне вдохновение, а сокровища… сокровища — приятное приложение к тому. Смею заметить, что у меня ровно на три филиала больше, чем у вас.
Рубен величественно и несогласно промолчал.
Третий дракон, медно-рыжий Роланд, отложил книгу и заявил:
— А я военным буду! В конце концов, идеальное оружие — это дракон.
— Лучше бы ты в экологию подался. За природу боролся. Вон в море купаться невозможно — я давеча едва чешую оттёр от нефтяных разводов. Да и киты жалуются, — посоветовал Радий.
Рубен согласно наклонил голову. Не то что плавать — летать опасно стало. Намедни едва с самолётом-истребителем не столкнулся. Впору драконодромы заводить, со своими диспетчерами… От самолётов воздух тоже чище не становился, на вкус даже на большой высоте горчил.
— Человеки и сами с собой успешно борются, даже если толком не понимают, за что и против чего, — отмахнулся медный Роланд, смахнув бутылку со столика крылом.
Рубен успел подхватить, но ненадёжное стекло обречённо хрупнуло в хватке драконьей лапы.
Благородный дракон брезгливо отодвинул хвост от багровой лужи на полу.
Радий промолчал о том, что Роланд и сам всегда не прочь был за что-то или против чего-то побороться. То за права угнетённых принцесс («уже к драконам сбегают, бедняжки», а что потом сокровища изрядно уменьшаются — уж наверное, «бедные девочки» ни при чём), то за права рыцарей («принцессы всё находят и находят на свои головы неприятности, а рыцари — спасай и спасай, с чудищами да колдунами сражайся»), то за права ещё каких-нибудь хомячков… Хищных. Саблезубых.
— Роландо, вспомни о драконьем кредо: «Никогда не вмешиваться в человеческие отношения», — сказал Рубен, и сейчас его обычно невозмутимая морда казалась искренне обеспокоенной. Даже крылья, обычно лежащие изящными складками на манер плаща какого-нибудь испанского идальго, чуть встопорщились.
— Роланд, нынче не старые добрые времена, где всё было просто и понятно: вот рыцарь, а вот — принцесса. Первого требуется слопать, вторую — похитить, главное — не перепутать, — от волнения Радий даже заговорил проще, а встопорщившаяся чешуя пустила по полу множество мелких солнечных зайчиков.
— Столько угнетённых стран, которым просто необходимо помочь! — в порыве вдохновения Роланд даже стукнул набалдашником хвоста по полу, попросту пропустив слова старших сородичей мимо ушей. — И я помогу! Защитю... защищу и спасу!
— Глупый мальчишка, — Рубен резко отвернулся; взметнулась и опала длинная грива, отливающая на свету серебром. — Обломают тебе крылья...
— Они в тебя ракетой как зарядят — никакому рыцарю с арбалетом и не снилось! — добавил Радий, позволив себе вольность — осторожно коснувшись своим крылом крыла Рубена в успокаивающем жесте.
— А я на бреющем и над землей, — возразил Роланд, не иначе как вдохновлённый подвигами человеческого тёзки.
Рубен с Радием переглянулись и вздохнули. Когда на подвиги тянет мальчишку-человека — куда ни шло. Но вот когда на подвиги тянет рыжего мальчишку-дракона — это гасите пламя, господа драконы.

@темы: ...прозваньем - дракон, "Бытьё драконье"

---

Хранители снегов

АПД-2018: пускай история написана с год назад, а выложена уж полгода как, но именно сегодня этот замечательный день - поднимания... то есть обучения танцам пингвинов)) Потому я поднимаю пингвина... то есть пост.
В замечательном КаленДаре есть дивный праздник - День обучения танцам пингвинов. К пингвинам я неравнодушна, как пользователь "пингвиньей" операционки и подниматель этого самого пингвина. Который точно падает только для того, чтоб его подняли. В общем, что вышло...
Кроме того, я нежно люблю собственных героев, и снежный маг здесь появился из другой моей сказки.


В солнечный день, когда холодное море того самого непередаваемого сине-зеленого цвета, а льдины и снег сияют так, что больно глазам, община пингвинов наблюдала, как из воздуха буквально, будто вышагнул откуда-то, да и упал с порога, появился человек.

Выбравшийся из сугроба волшебник (был он неприлично молод для волшебника, но пингвины в волшебниках не разбирались) огляделся по сторонам, сказал хмуро:
— Вот уж действительно, никогда не знаешь, куда дверь откроется, особенно весной!
Отряхнул от снега неуместные в Антарктике длинные, туго подпоясанные бело-синие одеяния, расшитые замысловатым узором понизу. И замер, подняв голову, впитывая красоту сверкающих снегов, говорливого сине-зелёного моря, причудливых ледяных громад.

Пингвины потихоньку подобрались поближе, уставились любопытно. Человек совсем был не похож на тех людей, что они видели тут прежде. И холода ничуть не боялся, прямо как они сами.

— О! — сказал волшебник, уже позабыв о дурном настроении и с восторгом воззрившись на пингвинов. — О! Я таких, как вы, не видывал прежде! Нелетучие птицы?
Наскоро переплёл длинные серебристые волосы, скрепил косу ледяным кольцом, сотворённым тут же. Прислушался к чему-то… А потом слегка поклонился важным птицам.
— Приветствую, дети снегов!

Пингвины затоптались, скрипя снегом, взмахивая крыльями-плавниками, закивали в ответ.
Снег, странный человек со снежными волосами слышит снег, как они сами. И глаза — синие, как старый лёд. Снежный, ледяной, хоть и тёплый.

— Что же, пока не успокоюсь окончательно и не отвлекусь, дверь куда нужно открыть не сумею, — раздумчиво сказал волшебник, чуть жмурясь от слепящего солнца, отражающегося многократно от резкой снежной белизны. — Могу я быть гостем здесь?

Пингвины переглянулись, потоптались, подталкивая друг друга крыльями.
Музыка снегов слегка изменила тон, став… вопрошающей.
Волшебник медленно развёл руки, походя в этих одеяниях с широкими рукавами на птиц из тех, которые плавали-парили в море неба, запрокинул голову, облитый снежным сиянием, — открываясь.
В хрустальном переливчатом звоне льдинок — магия снегов — отчётливо послышалось одобрение. Гостя рассмотрели и приняли.
Пингвины закивали.

Волшебник оглядел их, улыбнулся:
— Нарядные, ровно на бал собрались!
Пингвины затоптались, склоняя головы набок, взмахивая крыльями.
— Музыка звучит, — медленно сказал волшебник, наблюдая за птицами и пытаясь понять, чего они хотят. — Снега поют и море поёт… Есть мелодия, но некому танцевать под неё.

Пингвины загомонили, кивая, топчась на месте. Правда, музыка зовёт, но что с ней делать и как отозваться, они не знали.


— Желаете, я научу вас танцевать? — предложил волшебник.
Мелодия льдов послушно легла на ладони, обвилась вокруг рук. Даром ли волшебник носил прозвание Снежного?
Гость снегов погладил эту мелодию — почти зримую, что-то этакое, блестящее, хрустально-звенящее, солнечно-хрупкое — как погладил бы котёнка, и она дрогнула, зазвучала иначе.

Пингвины смотрели выжидательно.

— Вы важные танцоры, — сказал им волшебник. — Вон как вырядились! Ну-ка, вставайте по двое!

Пингвины переглянулись, потом каждый развернулся к соседу. Одному пингвину пары не хватило, и он обиженно забил крыльями-плавниками.

— С тобой я сам встану, — успокоил его волшебник. — Ах, видела бы меня Амели — вот уж пришла бы в восторг! И месяц потом высмеивала бы...
Пингвины нетерпеливо потоптались на месте.


Волшебник стряхнул с рук снежную мелодию — та, хрустально прозвенев, взвилась над головами пингвинов, — сделал плавный шаг.
— Ну, смотрите… Этот танец может быть плавным — и он подходит вам. Один делает плавный шаг вперёд, напарник — такой же шаг назад — как отражение в воде…

Пингвины неуклюже пытались повторять, впервые жалея, что они птицы моря, которое на земле, а не в небе, человек-то явно родич тем, что вверху плывут-летят.
Мелодия, подхваченная ветром, звенела-переливалась — море тихонько подпевало ей, и пингвины упорно раз за разом делали шаг, другой, третий, кружились, снова шагали...

А потом один из пингвинов упал. Подрыгал лапами — и остался лежать. Остальные птицы остановились, выстроились полукругом, чего-то ожидая.
— Ох, — сокрушённо вздохнул волшебник.
Лежащий на животе пингвин смотрел с любопытством. С тех пор, как люди повадились их поднимать, это стало любимой пингвиньей шуткой.
Волшебник обошёл пингвина, подумал — и взмахнул рукой. Сверкающий снежный вихрь, взявшийся невесть откуда, обернулся вокруг упитанной птицы, поставил на лапы. Рядом тут же плюхнулся ещё один пингвин. И посмотрел выжидательно. Поставили и его — рядом улёгся третий. И четвёртый.
Волшебник звонко рассмеялся.
— Нет уж, если я тут буду вас, хитрецы этакие, поднимать, то провозимся мы до скончанья века — столько и маги не живут! И танцевать вы так и не научитесь.
Пингвины переглянулись и раздумали пока падать. Танцевать тоже весело.

— Ну же, раз-два-три-четыре, вперед-влево-назад-вправо; поворот, и снова — раз-два-три-четыре… Теперь один из вас кружится...

Человек легко скользил по снегу и льду, и не думая падать или проваливаться. Пингвины кружились неспешно и важно, странно-грациозно, кивали друг другу, взмахивали крыльями; меж ними танцевали — при ясном небе — маленькие снежные вихри, ластясь к рукам человека.
Мелодия зазвенела-засмеялась, хрупнула льдинками, свилась змейкой вокруг волшебника.
Над головой его соткался-расцвёл на мгновенье из танцующих снежинок венец, тут же осыпавшись серебром.
Пингвины расступились, закивали: льдам гость нравится, музыка, которой не слышат люди, для него звучит — свой, свой.

Волшебник легко поклонился в ответ, видя и понимая: хранители.

А птицы переглянулись, пошли, чуть переваливаясь, туда, где вздымалась ледяная вершина, основание которой крылось глубоко в воде, волшебнику махнули крыльями: идем!

В конце концов, гость заслуживает благодарности: он научил их танцевать — на радость льдам, снегу, солнцу и морю, на радость поющей неслышно стране снегов. И, хоть снега и льды приняли бы гостя как своего, но у него есть где-то дом, где он нужен больше. Нора, дверь по-людски, откроется там, где нужно, и нигде больше.

Следом за нырнувшими в воду пингвинами шагнул с вершины сверкающей ледяной скалы волшебник с глазами синими, как старый лёд. И исчез, словно и не было его — должно быть, открыл-таки свою дверь.
Лишь остались там, где ступал, цветы невиданные - ледяные, хрупкие, сияющие.

В стране снегов под неслышную музыку средь сверкающих льдов под синим небом кружились нарядные пингвины.

запись создана: 14.05.2017 в 15:27

@темы: зима, птицы, КаленДарные сказки, сказки

---

Ночь волшебства

Морозной ночью серебрится в свете луны снег, тишина обнимает мир мягкими лапами.
Синеют глубокие отпечатки в снегу — они остались от игр ребятишек днём, и лишь в эту пору становятся иным. Рождаются из снега снежные ангелы — белоснежные пушистые крылья, синие льдинки-глаза, инеистые рубашки до пят, а сами росточком меньше ребёнка — и нет больше следов-отпечатков в лохматых сугробах (сами сугробы ночью этой бродят снежными зверьми, ступают важно льдистыми лапами, встряхивают снежными синеватыми гривами, где запутались разноцветный серпантин и конфетти из хлопушек). Снежные ангелы расправляют крылья, обвязывают себе шеи серебристой мишурой вместо шарфиков, вспархивают стайкой — ровно метель на миг поднялась, тут же унявшись. Снежные ангелы ловят огоньки мерцающих праздничных гирлянд, собирают пушисто-рыжий свет добродушных фонарей, что похожи на изысканных зверей-жирафов, ткут серебристое невесомое кружево, вплетают в него запутавшееся в ветвях наряженной ёлочки детское ожидание чуда, раскидывают вуаль над спящим, зарывшись в снег, городом, а сами взлетают выше, выше над домами — и самый высокий из них начинает казаться не выше вон того дерева.

Звенят, рассыпают серебряную пыль, в которую обращается снег в их ладошках — чтобы всем снились добрые сны в эту ночь, чтобы забылось всё дурное, чтобы в каждом сердце расцвёл дивный цветок.
Рыжие фонари кивают головами в снежных шапках и, кажется, тихонько мурлычут, хоть и не умеют этого звери-жирафы, даже волшебные, и от тёплого их света рыжеют постепенно кудри снежных ангелов. Понизу бродят снежные звери-сугробы — залежались за день.
Ангелы, утомившись, качаются на ветвях — снег осыпается с веток, распушается, распускается дивными снежными розами.
Ангелы радостно хлопают в ладоши, подумав немного, дуют на деревья, касаются веточек — ясна, морозна тихая ночь — и серебряными становятся деревья, мерцает серебристое кружево ветвей на фоне тёмно-синего неба, и звёзды путаются в нём.
А потом загорается одна, та самая звезда — и из лучей её и чистого снега плетут снежные ангелы мост; уходит прямо в небо, тёмно-синее, бездонное, расшитое серебром, тот мост, кто ступит на него, никогда уж прежним не вернётся. А уж что увидит там, куда мост его приведёт — не расскажет никому.
Ляжет дивный кружевной мост через всё небо, а началом — к твоему окну. Иди на свет Звезды...
Тиха, морозна ночь, чистым белым пламенем объят мир. Звёзды цветут в тёмной морозной глубине, снежные цветы на Земле. Рождаются чудеса в снежной тишине — сперва робкие, несмелые — чтобы расцвести потом в душах людских.
Качаются на серебристых ветвях снежные ангелы — на звон колокольчиков, на переливчатый свист птиц, на журчание ручейка похожа их радостная речь, но сейчас они молчат, чтобы не спугнуть главное чудо тихой ночи, что вот-вот расцветёт.

* * *

Глядит на луну, улыбается тихонько Антоний, что сейчас не прячет своей ангельской сути - это так утомляет днями! На плече его - полосатая кошка, что была бездомной. Кошка греется в тёплом сиянии ангела, мурчит ему в ухо, цепляется коготками, чтоб не свалиться на ходу.
Впереди, в круге сияния рыжих фонарей (те приветливо кивают) поджидает Антония старший брат, и тёмно-рыжая коса его подёрнута инеистым серебром, и заиндевели пёрышки на сгибе сложенных за спиною крыл. На руках Эрривэ, ангел ноября, держит девочку, что носит имя королевы фей - Айне, а та обнимает за шею крылатого друга и глядит неотрывно в небо, на сотканный из снега и звёздного света мост - вот уж кто не побоится ступить на него!
Виданое ли дело - чтоб ангел жил средь людей? Чтоб водился с кошкой, что знается близко с нечистью... Виданое ли дело, чтоб другой ангел - дружил с человеком?
Небывалый ангел.

@темы: зима, ангелы, "Небывалый ангел", сказки

---

Мостодень

Мосты, что появляются осенью тут и там, соединяют берега разных миров — следует подумать не единожды, прежде чем ступить: готов ли оказаться там, куда мост тебя приведёт?..
Мосты любят путешествовать, но лишь осенью, в пору открытых дверей и троп могут это делать. Оттого осенью никогда не знаешь, на какой берег попадёшь, пройдя этот мост. Мосты мнят, что им — знать лучше, где тебе надо быть.
Такие разные — каменные, деревянные, стальные… каждый — тропа в иной мир, у всякого свой нрав — один упрямо будет приводить тебя на тот берег, и больше никуда, а иной вовсе заведёт неведомо куда. И поди потом выберись из этого «неведомо». Впрочем, а захочется ли? Может, и правда, мосты приводят туда, где тебе должно быть. А «неведомо» может оказаться ужасно интересным. Хоть раз в жизни его, это «неведомо», увидать собственными глазами! Мосты очень любят таких любопытных, мосты скучают — ведь нет ни одного, кто понимал бы их, слышал медленный разговор. Лишь вечный бродяга, любитель незамысловатых песен, сыгранных на губной гармошке, друг обитателя тихой и уютной долины, немного понимает их. Он ведь тоже вечно стремится к другим берегам…
Мосты разные — дружелюбные и не очень, вредные и легкомысленные (это каменные старые — основательные и солидные, а какой-нибудь из новомодных стеклянных — так у того вечно ветер сквозь опоры, да и опор тех всего ничего…)
Иной так мнит себя драконом — погляди, как горделиво выгнул каменную, поросшую мхом спину над чёрной осенней рекой (на дне — затонувшее злато листвы, драконье сокровище, диво ли, что мост мнит себя драконом, злато стерегущим?)! Наверное, средь них есть и те, кто был когда-то драконом — да так и уснул навсегда. Драконы ведь каменеют, умирая. Может, они, для кого не преграда грани меж мирами, прокладывают тропы и во сне. Пусть и каменный этот сон.

Может, мостами становятся иные из бродяг, кто не в силах был усидеть на месте, кого звали дороги и перекрёстки — лишь так могли продолжить свой путь. Кто знает?..

Мосты — живые, и странно вздрагивают перила под ладонью. Кажется, вот-вот услышишь — и поймёшь... Но лишь по-прежнему поёт ветер, бормочет что-то река или шумит городская магистраль.

Мосты не теряют надежды найти того, кто будет понимать их и рассказывать им истории о тех мирах, куда они приводят.

@темы: КаленДарные сказки, сказки

---

Не то, чем кажется

Не слишком уверена, что история подходит именно для этого дневника, но пусть пока будет здесь.
Примечание: было написано на ФБ-2017, бета Хикари-сан

Город. Скопление многоэтажных зданий и ярких, зазывно горящих витрин, редкие робкие вкрапления частных домов — кусочек деревни посреди шума современной цивилизации, — бесконечные ленты дорог. Почти живое, почти одушевлённое создание, что никогда не спит. Спешащие люди не дают себе труда задуматься над тем, что город такое на самом деле. Какой он на самом деле. Не дают себе труда взглянуть краем глаза, чтобы увидеть то, что совсем рядом — неявное.

...В лунные ночи, когда око иного мира — луна — глядит на город, когда неявное совсем рядом с явью, тот изменяется. Прорастают новые улицы из той версии его, что не сбылась, прорезаются переулки, а затем меняются и здания.
Тяжело ворочаются, оживают спящие на обочинах дорог и автостоянках экскаваторы, бульдозеры, самосвалы, разворачиваются головы на длинных шеях, чуть вздрагивает земля — потягиваются, разминая затёкшие члены, громадные вымершие звери, которыми оборачивается привычная человеку техника. Диплодоки-карьерные самосвалы — терпеливые звери, бронтозавры-бульдозеры, брахиозавры и индрикотерии-подъёмные краны, упрямые трицератопсы-трактора, грузовики-тягачи-стегозавры — все те, кого считает вымершими человек. Они не вымерли. Они просто спрятались — среди нас.
Совсем близко...
Изогнутые причудливо, оголённые, лишённые коры, обточенные до лаковой гладкости водой белые стволы деревьев, оставшиеся после половодья на речных берегах, в лунном свете становятся тем, что они есть на самом деле — костями громадных зверей, а иные из них, днём греясь на солнце — бревно бревном, в лунном свете выпрастывают голову из песка, громадными змеями соскальзывая в воду.
Сквозь небоскрёбы — скалы из стекла и бетона — прорастают вековые деревья: город норовит обернуться лесом, что был здесь задолго до человека.
Припозднившиеся прохожие в лунном свете иные: величаво-изящно скользят лунные фейри — острые уши и тонкий силуэт, тяжеловато ступают, ссутулившись, тролли, что всегда не прочь позадирать того, кто слабее, шмыгают неосвещёнными переулками хитрые гоблины.
Снова чуть колышется земля — бродит в метротоннелях сказочный громадный зверь, легенда старых времён.
Фейри и прочие, те, кого считают красивой сказкой, среди нас.
Одни из нас.
Когда-то, спасаясь от вездесущего любопытства людей, они спрятались, да так хорошо, что и сами ныне позабыли, кто они. Днём — привычная жизнь горожанина: работа, дом, компьютер или телевизор перед сном; и лишь в лунном свете обычные люди превращаются в иных существ.

Лунный свет являет невидимое, и даже привычные кошки и псы оборачиваются кем-то иным. Или принимают свой истинный вид?..
Вон у того пса горят глаза-плошки, сам он чёрен и лохмат, но облик его странно колышется, колеблется, как будто оборотень не может решить, каким ему быть; а у того — шерсть в свете робкого фонаря зелена, как трава, и хвост заплетён в косу — фейский пёс; с красноухой же гончей — днём дворняга дворнягой, смесок неизвестных кровей — и вовсе лучше не связываться, пусть она и отстала от своры Аннуна давным-давно. И слишком велика метнувшаяся в переулок кошачья тень с раздвоённым хвостом.
Гремят железные крылья чёрного дракона, бывшего днём старым паровозом на постаменте над шумным перекрестьем магистралей, в небе парит птица-гаруда, бывшая самолётом.
Они — рядом с нами. Среди нас. С приходом сумерек прорежется вдруг в туманной фаре автобуса вертикальный зрачок, изогнёт шею-стрелу тонкий силуэт подъёмного крана на фоне неба, у случайного прохожего — острые уши, и светятся в темноте глаза у верного пса.
Шумит вековой лес на месте небоскрёбов.

Когда зажмурится, погаснет с приходом утра око луны, всё вернётся на свои места, будто закроется окно в иной мир: замрут грузовики, теплоходы, экскаваторы, вернётся на постамент чёрный дракон-паровоз, фейри в облике людей поспешат на работу, позабыв вновь свою истинную суть — до первой ночи полной луны.
Воды реки смоют глубокий след когтистой лапы на берегу.
Всё — не то, чем кажется.

@темы: сказки города N, сказки