Золотые небеса

[Туоми Тууликки]

Золотыми были небеса полудня, в которых ярко цвел жаркий цветок-солнце, и коричневыми были одежды пилигрима, что брел неспешно, постукивая посохом, по пыльной дороге.
Пилигрим жмурился от яркого солнца, в такт шагам и постукивающему посоху напевал что-то, не размыкая губ, чтобы не наглотаться пыли. Слишком давно в этих местах не проливал желанную влагу дождь.

Позади сперва чуть слышно, потом все явственнее поскрипывала чья-то тележка.
- Раз уж нам с вами по пути, не будете возражать, если я пойду рядом? - чуть запыхавшись, ради приличия осведомился догнавший, что и вправду толкал перед собой небольшую тележку. Наверное, сподручнее было бы запрячь в нее ослика, но, возможно, владелец был слишком бережлив.
- В этом мире мало тех, кому по пути, - отозвался пилигрим. - Еще меньше тех, с кем можно разделить свой путь. Впрочем, я не имел в виду уважаемого торговца и вовсе не возражаю против его общества.
Путник озадаченно тряхнул головой, но потом успокоился: пилигриму и положено быть странным, ведь обычные, нормальные люди не бросают вот так свой дом ради неизвестной цели. Другое дело - те, кому странствовать приходится для того, чтобы заработать себе на жизнь.

Тележка вяло чирикнула, когда ее тряхнуло на выбоине, и владелец поправил темное покрывало, накрывающее нечто, очень похожее на ряд клеток.
Пилигрим бросил единственный взгляд и вновь стал смотреть перед собой.

- Куда вы направляетесь? - на правах уже спутника полюбопытствовал птицелов. За разговором пыльная однообразная дорога становилась чуть короче. - Я вот в город иду, богатые люди охотно украшают свои покои и радуют душу пением птиц.
- В Храм Ветра, - охотно отозвался пилигрим.
Птицелов удивился: о таком он не слыхал. Кто же будет поклоняться неуловимому и безликому ветру? По крайней мере, не найдя ему божества, что сможет повелевать стихией. Разве где-то в сказках стариков упоминалось о ветре, что мог говорить с людьми...
- А где он, этот храм?
- Не знаю, - пилигрим пожал плечами и поправил сползший ремень заплечного мешка, откуда выглядывало благородное темное дерево инструмента.
- Как же ты идешь, не зная толком - куда? - от удивления птицелов даже перешел на "ты". - Может, такового места и вовсе нет!
- Есть ли разница, куда идти, имея цель? - откликнулся пилигрим, не придавший, кажется, значения фамильярности. - Нам не приходила бы мысль искать, если бы где-то на свете не было искомого. Раз уж пустился в путь - когда-нибудь придешь именно туда, куда должен был. Так что я иду, куда глядят глаза и шагают ноги.

Странные то были речи и неуловимо чем-то смущающие. Да и не придешь никуда, не имея понятия о месте назначения.

- А какому богу принадлежит этот храм Ветра?
- Храм Ветра принадлежит ветру и немного людям, но не богам, - пилигрим прижмурился на яркое солнце, кажется, определяя время.
Зачем идти в храм, в котором нет богов? Птицелову было это непонятно. Как и то, может ли храм быть таковым без бога, которому посвящен.
- Зачем, по-твоему, люди посещают храмы? - спросил пилигрим с неожиданным любопытством и склонил голову к плечу, ожидая ответ.
- Дабы поклониться... Принести жертвы, может быть. Высказать просьбу, - не слишком уверенно сказал птицелов.
- О нет. Люди ходят в храмы для того, чтобы получить уверенность, - поправил пилигрим. - Уверенность, что они не одиноки, что есть те, на кого можно переложить свои проблемы - и тогда все будет хорошо. Дабы получить надежду, которую больше негде взять.
- Странно, что такое говорит паломник, - заметил птицелов. - Ведь ты сам идешь в храм, чтобы поклониться. Чему-то или кому-то.
- Ко мне не относится ни то, ни другое. Я желаю увидеть сам храм, о котором говорится в старых легендах, а не иду молиться и просить богов сотворить то, на что способен и сам человек.

Звучало... почти кощунственно, показалось, что паломник не слишком уважает богов. Равняет их с людьми! Птицелов незаметно сотворил знак, отвращающий зло.

- Каждый может выстроить храм в своей душе и высказать пожелание, в него поверив, но порой для осознания этого приходится пройти длинным и извилистым путем, притом с завязанными глазами, - мягко отозвался на его мысли пилигрим. - Не умея построить храм внутри себя, остается довольствоваться храмами, что принадлежат богам.
- Чтобы не потерять надежды?
Пилигрим чуть наклонил голову, но не сказал ни "да" ни "нет", словно сочтя, что уже сказал слишком многое.
Хорошо, что здесь некому больше слышать эти речи, в городе птицелов поспешил бы сделать вид, что незнаком с этим безумцем.
Объяснение было удобным, вот только безумным пилигрим не выглядел и, невзирая на странные речи, убедить ни в чем не пытался.

Пилигрим не стремился заговаривать первым, ему, казалось, вполне уютно было молчание, и своему посоху он уделял куда больше внимания, чем спутнику с его надоедливо поскрипывающей тележкой. Птицелову, решившему обдумать сказанные слова когда-нибудь потом, молчать было скучно, пожелтевшая трава и сохнущие редкие кусты повергали в уныние, но обсуждать последние сплетни с пилигримом было отчего-то неловко, а на дороге даже молчаливый и странный спутник - лучше, чем никакого.

В этом птицелов лишний раз убедился, когда самого разбойного вида люди, вылезшие из кустов, почему-то так и остались стоять на обочине дороги, лишь проводив путников взглядами. Пилигрим выглядел совершенно безмятежным.

Небо стало цвета старого янтаря, а опускающееся солнце походило на огненный жар-цветок из легенд.
Страдающих от жажды птиц нужно было напоить, но вода у птицелова закончилась - последний встреченный источник пересох из-за долгой жары. Единственно, что мог птицелов - это попытаться обмахнуть птиц покрывалом за неимением веера.
- Люди так замечательно умеют выдумывать клетки, - сказал пилигрим, подавая свою флягу, где еще оставалась вода, и тёмные глаза стали печальными. - И для себя, и для других. Но разве их право - выдумывать для других, которые не могут защититься и должны сидеть в клетках, что выдумал кто-то другой?
- Не я выдумал клетки, - возразил птицелов, с усилием отводя взгляд - смотреть прямо в глаза было не только неучтиво, но и почему-то пугающе. - Я всего лишь ловлю и продаю людям птиц.

Пилигрим качнул головой, но не сказал больше ни слова, ожидая, пока спутник будет готов продолжать путь, и молчал, когда они вновь зашагали по дороге.

Жар-цветок в небе почти сложил бутон, готовясь уснуть до утра, и пора было искать место для ночлега. Сойдя с дороги, они, ведомые пилигримом, нашли среди чахлых деревьев полянку с чистым на диво ручьем, уцелевшим, наверное, благодаря какой-никакой, но тени. Птицелов только подивился: его спутник будто чуял воду, хотя здешних мест, судя по обмолвкам, не знал.

Небо стало синим, постепенно густея до цвета чернил, а на мир опустилось покрывало благословенной прохлады, даря отдохновение до нового утра.

Пока птицелов чистил клетки, пилигрим плескался у ручья, приводя в порядок аккуратно убранные до этого волосы, оказавшиеся длинными, как у девушки или аристократа. Не носили простые бродяги таких, да и себя держали иначе. Птицелов подумал, что пилигрим - аристократ, ибо первое, невзирая на тонкие черты лица, с его спутником никак не вязалось. Отринул бы и эту мысль - какой аристократ станет запросто говорить с простолюдином и терпеть его фамильярность? Это ведь у них в крови, недаром же и города разделены стенами - один город для высших, обласканных небом, и другой - для тех, кто рождён землёю. Но руки! Это не спрятать.

Пилигрим закончил плескаться, принёс воды для птиц. Странное дело - птицы его вовсе не опасались.
После скромного ужина - вода да лепешки - птицелов принялся устраиваться на ночь.
Спутник тем временем достал из мешка свой инструмент - цинь тёмного дерева, слишком дорогой для простого бродяги, уложил на колени бережно. Прежде чем заиграть, перебрал струны, прислушиваясь к звучанию. Какая-то из птиц в клетках сонно чирикнула, откликаясь на рождавшуюся тихую мелодию.
- Ты мешаешь мне спать своей глупой музыкой, - мелодия оказалась слишком странной и тревожащей, но спать птицелов не мог вовсе не из-за нее.
Накопилась усталость за долгий день, гудели натруженные ноги. И тем сильнее хотелось задеть пилигрима, что усталости, казалось, и не чуял, оставаясь спокойно-благожелательным.
Не таким. Другим.
- Прости, - кротко сказал пилигрим, лаская напоследок струны и бережно убирая цинь.
Злость ушла, растворилась в коротком "прости", сказанном без раздражения или снисходительности, а сон будто и ждал только, чтобы обнять теплыми лапами.

Пару раз птицелов просыпался от неясных шорохов, раз ему показалось, что слышит чей-то разговор, - настороженность свойственна тем, кому привычна дорога, - и видел по-прежнему сидящего, прислонившись к дереву, пилигрима, что глядел в небо, на бледное ночное светило. В призрачном свете он казался еще более другим.
В лунном свете дерево отбрасывало странную змеистую тень, что казалась почти живой.

- Прощай, - сказал пилигрим поутру, когда небо было еще молодым, цвета бледного золота, а далеко впереди в утреннем тумане показались силуэты дозорных башен. - Отсюда наши дороги расходятся вновь.
- Ты меня осуждаешь, - птицелов перехватил взгляд, брошенный на тесные клетки, еще не укрытые покрывалом от жаркого солнца. - Но это мое ремесло! Не хуже и не лучше прочих.

Дорога была одна, и речи о расходящихся путях казались предлогом отделаться от спутника. И почему бы его вообще задевало, что этот странный пилигрим о нем думает?

- Я? - сказал пилигрим. - Я не имею обыкновения судить других. Каждый может судить лишь себя.
- Я не выдумывал клетки, их выдумали до меня, - зачем-то оправдался птицелов.
- Ты и не можешь открыть все на свете клетки, и никто не может - тем более многие охотно строят их для себя сами и запираются изнутри. Но ты можешь дать свободу сейчас этим птицам, если пожелаешь. Просто потому, что ты это можешь, без каких-то причин, важных для мира.

Пилигрим отнюдь не настаивал, сказал всё так же мягко-ровно, но под пытливым темным взглядом было неуютно.
Птицелов открыл было рот возразить, но вместо этого почему-то - что это он творит, в самом деле? - распахнул дверцы клеток. Птицы, растерянно нахохлившись, сидели на своих жердочках: они не верили свободе, не понимали, зачем открытые дверцы, если им не дают зерна.
Птицелов даже тряхнул пару клеток, но птицы лишь крепче вцепились в жердочки.

Пилигрим поднес руку к губам, тихонько свистнул. Маленький чиж, самая скромная птица среди прочих, встрепенулся, свистнул в ответ.
Пилигрим свистнул еще раз, и чижик прыгнул к выходу из клетки. Поколебался чуть - и вспорхнул на подставленный ему палец. Чирикнул вопросительно, склонив голову набок.
- Правда, - ответил ему пилигрим. - Теперь ты свободен, если желаешь того. Как и прочие.

Чиж выпятил горделиво золотистую, как небо поутру, грудку, чирикнул что-то, обращаясь к робким собратьям.
Птицы робко завозились, потом одна за другой оставили жердочки, замирая на пороге, все еще не веря, а потом торопливо расправляя крылья. Чижик улетел последним, сперва вспорхнув на плечо и ласково ущипнув ухо. Пилигрим смотрел вслед улетающим птицам и улыбался. А птицелову почему-то в этот миг совсем не жаль было своих усилий.

И после тихого исчезновения пилигрима - вот он только что был и пропал, стоило отвернуться, - обнаружив, что кошель, который носил у пояса, полон монет, удивился несказанно. Как? И почему? Да, он понес убытки, которых не мог себе позволить, живя деньгами от ловли и продажи птиц. Но был ли смысл упрекать другого, что сам не думал об этом, выпуская пернатых пленниц по слову и взгляду того, с кем был едва знаком? Нет, это был его собственный выбор, даже если в тот миг он слегка помрачился в рассудке. И награды за совершённую глупость ждать и в голову не приходило. Видимо, его странный спутник рассудил иначе...

Небеса потихоньку затягивало тучами.

Птицелов задумался о том, что ведь даже имени невольного спутника своего не спросил. И почему - сам не знал. Будто едва приходило на ум - как отвлекало что-то.
Уж не было ли в имени скромного пилигрима прозвания "лун", что на древнем языке означало "дракон"? И, подняв голову к небу, не увидит ли он среди туч длинный змеистый силуэт?
Говорили, порой драконы принимали человеческий облик, ходили среди людей, выглядя простыми смертными. И понимали они язык всех птиц и зверей, умели целить опасные болезни, вызывать дожди в засуху... многое умели древние создания, лишь чуть уступавшие богам.

Птицелов предпочел бы больше никогда в жизни не встречать того, кто называл себя скромным пилигримом.

Тихо шелестел дождь - первый после долгой засухи.

*вдохновлено стихами

Ф.Г. Лорки

Поутру из коридора
выходили два сеньора.

(Небо
молодое.
Светло-золотое.)

...Два сеньора ходят мимо.
Были оба пилигримы.

(Небо
как горнило.
Синие
чернила.)

...Ходят, ходят - и ни слова.
Были оба птицеловы.

(Небо
стало старым.
Сделалось
янтарным.)

...Два сеньора ходят мерно.
Были оба...

Все померкло.

@темы: "Мелодия души"

Comments

[Вансайрес]

Туоми Тууликки,
ы
Вообще, я помню, что уже читала эту историю прежде, но было это очень давно, так что перечитала её, как в первый раз, и впервые за очень долгое время вновь удалось испытать это волшебное ощущение - когда привычные границы раздвигаются, и ты чувствуешь за словами гораздо больше, словно открывается дверь в другой мир. И трёхмерная вселенная вдруг преображается в четырёхмерную - ту, в которой ты можешь быть свободен, как эти взлетевшие птицы...
Жаль, что дверь в этот мир открыта не всегда - а когда она захлопнута, то приходится мучиться, как без воздуха, в созданной - неважно уж, нами или не нами - клетке.
Спасибо за глубокую притчу, ничуть не потерявшую своей яркости за прошествием лет.
Она и правда... полна какой-то древности и мудрости веков, подобное ощущение испытываешь лишь от ветхозаветных книг, наполненных глубокомысленными символами.

[Туоми Тууликки]

Я просто заскучала по Небесному принцу и его дракону-змею, так что перечитывала и правила старые истории - все-таки и правда прошли уже годы, а что-то я вижу теперь иначе, хотя золотые небеса все так же сияют где-то там, очень далеко))
Мне, помню, именно это хотелось тогда сказать - что мы сами выдумываем себе клетки или позволяем кому-то выдумать их для нас, а может, история тогда желала сказать что-то помимо меня самой, и я сама до конца ее не понимаю, потому что до сих пор чувство, что это мне ее рассказали.

[Маримо Ю]

Туоми Тууликки,

- Ты меня осуждаешь

Но это мое ремесло! Не хуже и не лучше прочих.

- Я не выдумывал клетки, их выдумали до меня, - зачем-то оправдался птицелов.
- Ты и не можешь открыть все на свете клетки

Так в душе человека прорастает Зерно сомнения, и человек начинает искать, что он может сделать.

Птицелов предпочел бы больше никогда в жизни не встречать того, кто называл себя скромным пилигримом.

И делает, даже если потом жалеет.

Очень настоящая история и цельная, не просто зарисовка.

[Туоми Тууликки]

Маримо Ю, вы первым отметили, что главный герой-то - птицелов, человек, который сомневается, но порой делает что-то, даже зная, что пожалеет. Чтоб не сожалеть, что не сделал ничего.

Очень настоящая история и цельная, не просто зарисовка.

Спасибо! Да, что редкость для меня, потому что зарисовки - настроенческое, их писать куда проще))

[Муравьиный лев]

Туоми Тууликки,
интересно, что эта история попалась мне в начале года, как раз, когда меня позвали в свою дорогу.
Замечательная притча. И этот колорит, как будто читаешь старую китайскую новеллу - не хватит слов выразить его очарование)

[Туоми Тууликки]

Муравьиный лев, я рада, что получилось колорит этот немного передать, потому что оно и задумывалось, как околокитайское-древнее

[Маримо Ю]

Туоми Тууликки,

человек, который сомневается, но порой делает что-то, даже зная, что пожалеет.

как и каждый человек, просто именно у этого образа больше шансов быть понятым. Ещё раз благодарю за чудесную ёмкую историю.

[Туоми Тууликки]

Маримо Ю, меня всегда безмерно радуют ваши отзывы

[Маримо Ю]

Туоми Тууликки, как и меня ваши истории.