В моих снах цветы тают и распускается снег... ©
Краткое содержание: У кошек нет ангелов-хранителей, и всех девяти жизней порой не хватает, чтобы спасти маленького котёнка…
Примечания: написано на ФБ-2015; бета Хикари-сан
Осенью темнеет быстро — Илари поёжилась и прибавила шагу, торопясь попасть домой. Из темноты одного из переулков, мимо которых девушка спешила пройти побыстрее, тайком осеняя себя солнечным знаком, отгоняющим, как известно, любое зло, кто-то жалобно пискнул, и Илари остановилась, ругая себя. Вот так и попадают в неприятности… Пискнуло ещё раз — так жалобно и безнадёжно, что невозможно мимо пройти.
Нагнулась девушка — и разглядела в полумраке серый комочек. Котёнок… Не удержавшись, взяла на руки — и котёнок немедленно вцепился коготками в одежду, замурчал, потянулся мордочкой к подбородку, норовя отереться. Отпустить котёнка Илари уже не смогла. Живой же, тёплый. Замёрзнет тут или от голода пропадёт, не нужный никому…
читать дальше— Много ли нам обоим надо? — решила она. — Прокормимся уж как-нибудь.
Так и поехал котёнок с ней домой.
Назвала Илари найдёныша Элькой — больно уж походила маленькая кошка длинными ушками и громадными зелёными, будто весенняя трава, глазами на узкой мордочке на эльфа в кошачьем обличии. Дивный народ на людей свысока смотрел и дела с ними имел неохотно — да ещё вечный спор о том, кто же любимейшие дети у Творца — Старший народ или Младший, то бишь эльфы или люди, — так что сама Илари и эльфа-то раз в жизни издалека видела. В детстве, когда ещё отец и матушка живы были.
Чтобы не было грустно и совсем уж одиноко, рассказывала за работой Илари — а на жизнь девушка зарабатывала тем, что плела кружева, — самой себе и кошке только что сложенные сказки. Сказки она складывала с самого детства, да рассказывать их кому-то стеснялась — простенькие ведь совсем, не чета балладам сказителей, что по дорогам бродят…
А Элька, внимательно навострив ушки, слушала, не перебивая, сказки о волшебных, поющих для своих капитанов кораблях, о лесных духах и юноше, ставшем хранителем леса, о принце, в душе которого жила солнечная птица, о цветах, хранящих память о каплях крови дивного крылатого зверя, из которых вырос первый алый цветок, луне, на которой живёт Лунный Котёнок, играющий с пятнышками, которые мы и видим, поднимая взгляд к ночному светилу, и звёздах, из которых иногда получаются человеческие души, и лишь иногда тихонько мурчала, вторя словам и позвякиванию спиц. Так и зиму прожили, вдвоём было куда веселее, не так тоскливо от заунывного свиста зимних ветров, тусклого света фонарей Нижнего города и тёмных ночей.
Ласковой и привязчивой оказалась Элька, выросшая к весне в пушистую дымчатую красавицу с зелёными, будто трава, глазами, по пятам за Илари ходила, будто собачонка, мяукала тревожно, когда хозяйка её запирала, собираясь за покупками, — будто боялась каждый раз, что не вернётся к ней Илари, потеряется, как однажды едва не потерялся маленький серый котёнок. А ночами частенько укладывалась сверху мурчащим тёплым клубком — и отступал кашель, часто мучивший девушку зимой и в непогоду — домик старый, щели кругом, так и несёт холодом, как ни затыкай. Хоть и маленький, а не прогревается толком печью.
По весне загуляла Элька с соседским котом, чёрно-белым красавцем. Побранила Илари заметно располневшую любимицу — нам самим есть нечего, а ты котят ещё принести собралась! — да и махнула рукой. Что поделать, раз весна да любовь… К лету окотилась кошка — шесть крохотных комочков, уже горластых, хоть и едва появившихся на свет, и не поднялась рука на них у Илари. Предлагал ведь сочувственно сосед — давай, мол, утоплю, что ты делать с ними будешь, кому раздашь потом, если выкормишь? Вон их сколько, кошек этих, по улицам бродит.
— Они живые ведь, как можно, — только и развела беспомощно руками девушка. — Найду им потом добрых людей, похожу по городу… Неужто совсем уж никому не нужна радость пушистая?
Так и остались все шестеро котят — солнечно-рыжий, светло-серебристый, черный, серо-полосатые двойняшки, обещавшие в будущем стать удивительно похожими на мать, и крохотный белый комочек — с кошкой, что вылизывала их и мурчала счастливо. Отвлекаясь от работы, любовалась Илари котятами, осторожно гладила кончиками пальцев тёплые спинки, умилялась открывшимся глазкам и крохотным розовым лапкам-ручкам с полупрозрачными коготками, трогала висячие ушки. Элька мурчала, ловила мягкой лапкой руку, бодала головой легонько, намекая: и меня погладь, не забывай.
Вот с едой только всё хуже становилось. Хозяин лавки, что покупал кружева Илари, разорился да и подался в другой город к детям взрослым, а другие брали кружева редко и неохотно — что им простенькая работа Илари, если модницы и модники предпочитают щеголять дивными эльфийскими кружевами, что не мнутся и служат куда как дольше, а простой люд обходится вовсе без них… Спасали пока ящик с выращиваемой съедобной зеленью, устроенный на подоконнике, да старые запасы, что быстро, впрочем, таяли. Да и нитки ведь на что-то покупать нужно…
Делила честно Илари последний кусок с кошкой, но отощавшая Элька, которую голод грыз изнутри всё сильнее, ходила по пятам, мяукала, намекая: не питаются хищники похлёбками из лука да гороха с горсточкой невнятной крупы, им мяса надо. Молоко пропадёт, котят кормить уж и так нечем, себя сжигает — одна шкура лохматая да глаза зеленющие остались.
— Непутёвая ты, — пеняла Илари, стараясь не показать, как тревожат её острые косточки исхудавшей любимицы под ладонью. — Шла бы мышей ловила или птицу какую поймала — всё еда ведь и тебе, и котятам!
— Мурр, — выводила кошка, отираясь об ноги и заглядывая вопросительно снизу вверх в лицо.
Элька и впрямь была непутёвой, не хватало ей ловкости, присущей вроде бы всем кошкам, прыгала она и на подоконник тяжеловато, а уж за птицей или мышью и вовсе поспеть не могла…
— Мне, что ли, мышей тебе ловить? — вздыхала девушка. — Так у нас и мышам-то питаться нечем… Хлеба — и то нет.
Кошка мяукала жалобно, ластилась, в глаза заглядывала — и пищали глазастые пушистые разноцветные комочки-котята, которые тоже хотели есть. Рыжик, Серебрянка, Малышка Эль, её двойняшка Рысь, прозванный так за буйность нрава, Черныш, в отца пошедший, и маленькая белая Котинка.
На лучшее надеялась Илари, за любую работу взяться готова была, хоть и умела только кружева плести да вышивать, но на похлёбке из травы да без хлеба слабела с каждым днём, ходить и искать всё тяжелее, и кашель мучил всё чаще, заставляя задыхаться. Много ли наработаешь так? Подработала тут и там пару раз — и только… Вот и остаётся снова кружево плети, пока нитки есть, авось что-то да продать удастся, круп и хлеба купить, повезёт — и на кусочек мяса выкроить для Эльки…
Ловкие пальцы делают всё сами, постукивают спицы, рождая узор — цветы диковинные да листья, а от складываемых тут же сказок на душе становится светлее. Жаль, что сказками этими сыта не будешь…
Пару раз сердобольный сосед-сапожник заносил кусочек мяса или пару пирогов сытных. Илари неловко до слёз было, но брала и благодарила — не одна ведь, вон кошке с котятами есть надо, ей-то самой и похлёбки хватило бы.
Но тут новая беда: ушла и не вернулась Элька, осиротив котят, которым и было-то два десятка дней. Может, наелась с голоду отбросов, что от крыс отравой посыпали. Или забралась в дом к кому, кусок мяса стянула — тут её сгоряча и ударили… Ходила, искала, звала Илари, людей расспрашивала — да толку не было. Только и мерещилось порой из тёмного угла мяуканье жалобное знакомое. За голову бы схватиться впору, да только руки опускаются. Чем кормить, на что молока купить? Котята пуще прежнего пищат, из ящика вылезти пытаются.
В Средний город сходив и не продав ничего толком, не выдержала Илари. Камень подобрала и запустила, улучив момент, когда рядом людей не было, в стаю жирных, вальяжных голубей, что расхаживали важно, не боясь ничуть людей. Стая взлетела всполошённо, шумно хлопая крыльями, и остался на земле один голубь, ковыляющий неловко, волоча подбитое крыло.
— Прости, птица, — извинилась Илари, подобрав птицу и неумело откручивая ей голову, едва не плача. — Я не одна ведь, котята у меня, не могу я смотреть, как они с голоду умирают… Я ведь в ответе за них теперь вместо кошки.
Дома ощипала и выпотрошила птицу, от которой без перьев и не осталось ничего толком, сварила бульон да напоила котят из соски самодельной. Упирались котята, отворачивались, мяукали жалобно: молока материнского просили. Да всё ведь лучше, чем вообще ничего!
А наутро поодаль от забившихся в угол ящика котят нашла скрюченный рыжий комочек. Рыжий котёнок не выдержал первым… Мяукали тоненько проснувшиеся котята, мать звали да есть просили, а Илари глотала слёзы, баюкая в ладонях остывшее крохотное тельце. Не уберегла…
Два дня откармливала пятерых котят остатками бульона да отчистить тряпочкой мягкой пыталась — без матери трогательные пушистые комочки очень быстро превращались в поросят, а перемазанная шкурка совсем не грела. Мяукал громче всех маленький Серебрянка, охотно пил бульон и добавки на радость Илари требовал, явно намереваясь выжить любой ценой, рычал детским ещё голоском Рысь, грызя соску, выбраться из ящика пытались и самостоятельно на поиски матери пуститься Малышка Эль и Черныш, попискивала тоненько самая маленькая из выводка Котинка. Котята выглядели бодрыми и умирать явно не собирались, мяукая на разные голоса так, что у Илари в ушах порой звенело.
Едва саму себя не превзойдя, сплела она кружево дивное и тонкое — там среди листьев порхали птицы, распускались диковинные цветы, стелилась вязь замысловатого изящного
узора, на эльфийские письмена похожего. Продав удачно, не трав себе купила от мучившего кашля и боли в груди, не хлеба — немного круп и главную драгоценность — молоко.
Отпаивала котят подогретым молоком, радовалась за них: теперь-то все жить будут, каждому найду потом человека хорошего, а одного себе на радость оставлю — опустел дом без Эльки и мурчания её ласкового.
Вечером следующего дня умер ещё один котёнок. Илари, увидев, что Серебрянка, всегда бодро требовавший добавки, забился в угол и не двигается, взяла его в руки, пытаясь отогреть холодное тельце. Котёнок сперва кряхтел тихонько, потом беззвучно уже разевал розовую пасть, чуть шевелил передними лапками, обхватывая палец, — задние не двигались совсем. Илари — и вовсе не плачет она, отец всегда сердился, слёзы видя, — просто глаза устали за день, — пытаясь отогреть дыханием, винила себя. Может быть, нельзя было позволять ему есть так много? Неужто перекормила?.. Легче было бы отдать тогда соседу слепых котят, чем видеть, как — на твоих глазах…
А потом, через день, один за другим, погибли ещё двое. И не от перекорма уж никак. Бодрый котёнок как-то враз становился вялым, с трудом ходил — разъезжались задние лапки — и норовил забиться в тёмный уголок. Как ни старалась Илари, забросив на этот день работу, — и ящик поменяла, подстилку выкинула — вдруг зараза какая? — и котят по отдельности каждого вымыла, и заговоры, что бабушка ещё в детстве выучить заставила, читала, — спасти их не сумела.
— За что? — шепнула Илари, глотая слёзы и поднимая глаза к потолку, будто надеясь увидеть сквозь него небо и храм небесный. — Их — за что? Они беззащитные ведь… О, я хотела бы стать той, кто будет хранить кошек и другое зверьё!
Мяукали жалобно оставшиеся котята, смотрели просяще.
— Я расскажу вам сказку, — сквозь слёзы шепнула Илари, держа бережно холодный комочек в ладонях. — С давних пор приставлены к людям ангелы-хранители, что берегут их и выручают из бед. У кошек же — только девять жизней, которых порой оказывалось слишком мало, ведь мир огромен и суров, а маленькие кошки противостояли ему в одиночку, с помощью лишь когтей и клыков… Было бы так и дальше, но взмолилась однажды человеческая девушка: Боже, ведь мир так велик, а звери в нём совсем беззащитны! Названы они меньшими братьями нашими, а уберечь от бед мы их не в силах. Не могу я спасти даже кошек своих, так дай мне сил, чтобы уберечь всех кошек на свете, что приносят нам радость и без устали бдят рядом, когда мы спим, и хранят наш сон! Услыхал Творец просьбу, понял, что от сердца чистого она, — и даровал девушке силу беречь от бед и злых людей меньших братьев и сестёр, и дал ей в помощь Семерых.
Ступают рядом с Хранительницей кошек медно-рыжий, с глазами цвета мёда, Солнечный кот и серебристо-серый, будто летние сумерки, Сумеречный кот, с глазами, сияющими лунным светом. Следом идёт серая кошка с глазами зелёными, будто трава, а за ней — чёрный кот с белым пятном на груди и серо-полосатые двойняшки, брат и сестра, и катится последним беленький пушистый комочек.
Сплетает Хранительница кружево, на которое прикрепляет небесные звёзды, выкладывая дивный узор созвездий, Солнечный кот прикатывает солнце поутру, будто домашняя мурлыка — клубок, Сумеречный же к ночи пригоняет клубок-луну да выцарапывает порой с небес звёзды — те, упав, прорастают цветами — те же звёзды, что успеют собрать ангелы, станут когда-нибудь людскими душами…
Хранительница и семь её кошек спускаются ночами с неба, ходят среди людей — и ни один бездомный котёнок не останется голодным и непременно обретёт своего человека — кто-то поутру обнаружит на своём пороге пушистый глазастый комочек; не останется безнаказанным тот, кто травит бездомных кошек, и без награды — добрая душа, пекущаяся о беззащитных мурлыках…
От сказки стало чуть легче на душе, да и котята, двойняшки Малышка Эль и Рысь, смотрели бодро, глазки ясные, блестящие…
Уж этих-то выкормлю, — решила Илари. — И разлучать не буду, обоих себе оставлю, прокормимся уж как-нибудь. Не век же неудачи у меня будут.
Ещё через день один котёнок всего у неё остался, Рысь, лишившийся серо-полосатой двойняшки, с которой не расставался никогда, спал рядом, распихивая остальных котят, растерянно сидящий теперь в ящике, который был слишком велик для него одного.
Тяжело работать, когда голодно и на душе камень будто, да куда денешься. Только не те уже узоры получались у Илари…
Уж не съела ли чего голодная кошка, успев покормить котят, прежде чем пропасть самой? Городские отбросы частенько посыпали отравой — от крыс. Илари не любила выпускать Эльку из дому, да разве ж кошку удержишь запертой дверью?
Люди виноваты в своих бедах сами, но невинные животные-то при чём? За что ни в чём не повинных котят губить? У людей, говорят, есть ангелы-хранители, а у кошек — нет никого, их и защитить некому, девять жизней — и то не спасают…
Стал неохотно пить молоко всегда бодрый и самый шумный из всего выводка Рысь, в угол частенько забиваться. Илари уж боялась ночи — ночами вцеплялась болезнь крепко не
только в неё, но и в котят, наутро бодрый вечером котёнок едва шевелил лапками…
Держала девушка Рыся в ладонях, грела, мысленно веля заразе, чем бы она ни была, уходить, представляла свет белый, что вымывает болезнь из маленького тельца. Вялый котёнок, полежав так в ладонях, оживал, даже ушки вновь торчком становились, ходить начинал снова, хоть лапки и разъезжались. Не кричал уже — плакал жалобно, будто ребёнок, лишь на руках умолкая, — сердце разрывалось от жалости, но держать его всё время на руках Илари не могла. Только не помогло и лечение неумелое, не была Илари целителем, лишь отсрочить конец сумела.
Котёнок, опрокинувшийся на бок, пытался приподняться, перевернуться, но лапки не слушались. Взятый на руки, притих, зарылся мордочкой в ладонь и не двигался больше.
— Холодный совсем… Не уберегла, никого не уберегла, — непослушными губами сказала сидевшая прямо на полу, спиной к кровати прислонившись, Илари и не услышала своего голоса. — Прости, Элька, не уберегла я твоих котят…
Лопнуло что-то в груди, давившее всё это время, и солоно стало во рту, затуманилось всё перед глазами.
Всё реже дышал маленький серый котёнок в ладонях, а ослабевшая Илари впадала в странное забытье.
И мнилось ей — отворилась дверь и вошёл громадный чёрный кот с белым пятном на груди — точь-в-точь кавалер Эльки, только крупнее. Поднялся на задние лапы и, ступая, будто человек, подошёл и склонился над ней, коснулся мягкой лапой лба.
— Спи, — сказал человеческим голосом кот. — Спи. А я расскажу тебе сказку. Издавна приставлены к людям ангелы-хранители, у кошек же не было никого, кто мог бы уберечь их от бед. Было так, пока не пожелала от чистого сердца человеческая девушка стать той, кто беречь будет всех кошек на свете… Ступает по небу Хранительница кошек, глядит сверху, не обижает ли кто её подопечных, выручает из беды тех, кто к ним добр, наказывает жестокость: не нашёл в себе капельку доброты для пушистого создания — будут преследовать тебя неудачи, пока не задумаешься; и — идут рядом с ней Солнечный кот, чья шерсть — будто медь, а глаза — цвета мёда, и Сумеречный кот, чья шерсть серебриста, как летние сумерки, а глаза сияют лунным светом. И ступают след в след за Хранительницей и небесными котами серая кошка с зелёными, как трава, глазами, чёрный кот и серо-полосатые двойняшки — кот и кошка, клубочком катится белый котёнок…
Илари засыпала, и чуть примурлыкивающий голос странного гостя становился всё тише. И вот уже вокруг — зелёный луг, пушистые метёлки травы щекочут колени, а прямо в синее небо ведёт тропа, густо-густо заросшая весёлыми пушистыми одуванчиками по обочине. Засмеявшись — просто так, потому что было очень хорошо и легко на душе от яркого пушистого солнца в небе, от пения птиц и бездонной синевы с редкими перьями облаков над головой — она побежала по тропе вверх, ничуть от того не уставая. И вышли ей навстречу два громадных кота — солнечно-рыжий, с глазами цвета мёда, и серебристо-серый, будто летние сумерки, с глазами, будто маленькие луны.
Ступала следом пушистая серая кошка с зелёными, будто трава, глазами, ласково мурлыча, а за кошкой — чёрный кот и пушистые серо-полосатые двойняшки, шедшие бок о бок, и последним катился маленький белый клубочек-котёнок…
Склонили головы рыжий и серебристый коты перед ней, молвили человеческими голосами:
— Хранительница…
Засмеявшись, Илари назвала их:
— Солнечный кот, Сумеречный кот. А вот и Черныш, и Малышка с Рысью, и Котинка!
Ласково мурлыкала серая кошка:
— Веррно всё, веррно…
Ступает по небесным тропам Хранительница кошек, и по правую и левую руку от неё
— ступают Солнечный и Сумеречный коты, след в след идут серая кошка и четверо выросших котят…
Примечания: написано на ФБ-2015; бета Хикари-сан
Осенью темнеет быстро — Илари поёжилась и прибавила шагу, торопясь попасть домой. Из темноты одного из переулков, мимо которых девушка спешила пройти побыстрее, тайком осеняя себя солнечным знаком, отгоняющим, как известно, любое зло, кто-то жалобно пискнул, и Илари остановилась, ругая себя. Вот так и попадают в неприятности… Пискнуло ещё раз — так жалобно и безнадёжно, что невозможно мимо пройти.
Нагнулась девушка — и разглядела в полумраке серый комочек. Котёнок… Не удержавшись, взяла на руки — и котёнок немедленно вцепился коготками в одежду, замурчал, потянулся мордочкой к подбородку, норовя отереться. Отпустить котёнка Илари уже не смогла. Живой же, тёплый. Замёрзнет тут или от голода пропадёт, не нужный никому…
читать дальше— Много ли нам обоим надо? — решила она. — Прокормимся уж как-нибудь.
Так и поехал котёнок с ней домой.
Назвала Илари найдёныша Элькой — больно уж походила маленькая кошка длинными ушками и громадными зелёными, будто весенняя трава, глазами на узкой мордочке на эльфа в кошачьем обличии. Дивный народ на людей свысока смотрел и дела с ними имел неохотно — да ещё вечный спор о том, кто же любимейшие дети у Творца — Старший народ или Младший, то бишь эльфы или люди, — так что сама Илари и эльфа-то раз в жизни издалека видела. В детстве, когда ещё отец и матушка живы были.
Чтобы не было грустно и совсем уж одиноко, рассказывала за работой Илари — а на жизнь девушка зарабатывала тем, что плела кружева, — самой себе и кошке только что сложенные сказки. Сказки она складывала с самого детства, да рассказывать их кому-то стеснялась — простенькие ведь совсем, не чета балладам сказителей, что по дорогам бродят…
А Элька, внимательно навострив ушки, слушала, не перебивая, сказки о волшебных, поющих для своих капитанов кораблях, о лесных духах и юноше, ставшем хранителем леса, о принце, в душе которого жила солнечная птица, о цветах, хранящих память о каплях крови дивного крылатого зверя, из которых вырос первый алый цветок, луне, на которой живёт Лунный Котёнок, играющий с пятнышками, которые мы и видим, поднимая взгляд к ночному светилу, и звёздах, из которых иногда получаются человеческие души, и лишь иногда тихонько мурчала, вторя словам и позвякиванию спиц. Так и зиму прожили, вдвоём было куда веселее, не так тоскливо от заунывного свиста зимних ветров, тусклого света фонарей Нижнего города и тёмных ночей.
Ласковой и привязчивой оказалась Элька, выросшая к весне в пушистую дымчатую красавицу с зелёными, будто трава, глазами, по пятам за Илари ходила, будто собачонка, мяукала тревожно, когда хозяйка её запирала, собираясь за покупками, — будто боялась каждый раз, что не вернётся к ней Илари, потеряется, как однажды едва не потерялся маленький серый котёнок. А ночами частенько укладывалась сверху мурчащим тёплым клубком — и отступал кашель, часто мучивший девушку зимой и в непогоду — домик старый, щели кругом, так и несёт холодом, как ни затыкай. Хоть и маленький, а не прогревается толком печью.
По весне загуляла Элька с соседским котом, чёрно-белым красавцем. Побранила Илари заметно располневшую любимицу — нам самим есть нечего, а ты котят ещё принести собралась! — да и махнула рукой. Что поделать, раз весна да любовь… К лету окотилась кошка — шесть крохотных комочков, уже горластых, хоть и едва появившихся на свет, и не поднялась рука на них у Илари. Предлагал ведь сочувственно сосед — давай, мол, утоплю, что ты делать с ними будешь, кому раздашь потом, если выкормишь? Вон их сколько, кошек этих, по улицам бродит.
— Они живые ведь, как можно, — только и развела беспомощно руками девушка. — Найду им потом добрых людей, похожу по городу… Неужто совсем уж никому не нужна радость пушистая?
Так и остались все шестеро котят — солнечно-рыжий, светло-серебристый, черный, серо-полосатые двойняшки, обещавшие в будущем стать удивительно похожими на мать, и крохотный белый комочек — с кошкой, что вылизывала их и мурчала счастливо. Отвлекаясь от работы, любовалась Илари котятами, осторожно гладила кончиками пальцев тёплые спинки, умилялась открывшимся глазкам и крохотным розовым лапкам-ручкам с полупрозрачными коготками, трогала висячие ушки. Элька мурчала, ловила мягкой лапкой руку, бодала головой легонько, намекая: и меня погладь, не забывай.
Вот с едой только всё хуже становилось. Хозяин лавки, что покупал кружева Илари, разорился да и подался в другой город к детям взрослым, а другие брали кружева редко и неохотно — что им простенькая работа Илари, если модницы и модники предпочитают щеголять дивными эльфийскими кружевами, что не мнутся и служат куда как дольше, а простой люд обходится вовсе без них… Спасали пока ящик с выращиваемой съедобной зеленью, устроенный на подоконнике, да старые запасы, что быстро, впрочем, таяли. Да и нитки ведь на что-то покупать нужно…
Делила честно Илари последний кусок с кошкой, но отощавшая Элька, которую голод грыз изнутри всё сильнее, ходила по пятам, мяукала, намекая: не питаются хищники похлёбками из лука да гороха с горсточкой невнятной крупы, им мяса надо. Молоко пропадёт, котят кормить уж и так нечем, себя сжигает — одна шкура лохматая да глаза зеленющие остались.
— Непутёвая ты, — пеняла Илари, стараясь не показать, как тревожат её острые косточки исхудавшей любимицы под ладонью. — Шла бы мышей ловила или птицу какую поймала — всё еда ведь и тебе, и котятам!
— Мурр, — выводила кошка, отираясь об ноги и заглядывая вопросительно снизу вверх в лицо.
Элька и впрямь была непутёвой, не хватало ей ловкости, присущей вроде бы всем кошкам, прыгала она и на подоконник тяжеловато, а уж за птицей или мышью и вовсе поспеть не могла…
— Мне, что ли, мышей тебе ловить? — вздыхала девушка. — Так у нас и мышам-то питаться нечем… Хлеба — и то нет.
Кошка мяукала жалобно, ластилась, в глаза заглядывала — и пищали глазастые пушистые разноцветные комочки-котята, которые тоже хотели есть. Рыжик, Серебрянка, Малышка Эль, её двойняшка Рысь, прозванный так за буйность нрава, Черныш, в отца пошедший, и маленькая белая Котинка.
На лучшее надеялась Илари, за любую работу взяться готова была, хоть и умела только кружева плести да вышивать, но на похлёбке из травы да без хлеба слабела с каждым днём, ходить и искать всё тяжелее, и кашель мучил всё чаще, заставляя задыхаться. Много ли наработаешь так? Подработала тут и там пару раз — и только… Вот и остаётся снова кружево плети, пока нитки есть, авось что-то да продать удастся, круп и хлеба купить, повезёт — и на кусочек мяса выкроить для Эльки…
Ловкие пальцы делают всё сами, постукивают спицы, рождая узор — цветы диковинные да листья, а от складываемых тут же сказок на душе становится светлее. Жаль, что сказками этими сыта не будешь…
Пару раз сердобольный сосед-сапожник заносил кусочек мяса или пару пирогов сытных. Илари неловко до слёз было, но брала и благодарила — не одна ведь, вон кошке с котятами есть надо, ей-то самой и похлёбки хватило бы.
Но тут новая беда: ушла и не вернулась Элька, осиротив котят, которым и было-то два десятка дней. Может, наелась с голоду отбросов, что от крыс отравой посыпали. Или забралась в дом к кому, кусок мяса стянула — тут её сгоряча и ударили… Ходила, искала, звала Илари, людей расспрашивала — да толку не было. Только и мерещилось порой из тёмного угла мяуканье жалобное знакомое. За голову бы схватиться впору, да только руки опускаются. Чем кормить, на что молока купить? Котята пуще прежнего пищат, из ящика вылезти пытаются.
В Средний город сходив и не продав ничего толком, не выдержала Илари. Камень подобрала и запустила, улучив момент, когда рядом людей не было, в стаю жирных, вальяжных голубей, что расхаживали важно, не боясь ничуть людей. Стая взлетела всполошённо, шумно хлопая крыльями, и остался на земле один голубь, ковыляющий неловко, волоча подбитое крыло.
— Прости, птица, — извинилась Илари, подобрав птицу и неумело откручивая ей голову, едва не плача. — Я не одна ведь, котята у меня, не могу я смотреть, как они с голоду умирают… Я ведь в ответе за них теперь вместо кошки.
Дома ощипала и выпотрошила птицу, от которой без перьев и не осталось ничего толком, сварила бульон да напоила котят из соски самодельной. Упирались котята, отворачивались, мяукали жалобно: молока материнского просили. Да всё ведь лучше, чем вообще ничего!
А наутро поодаль от забившихся в угол ящика котят нашла скрюченный рыжий комочек. Рыжий котёнок не выдержал первым… Мяукали тоненько проснувшиеся котята, мать звали да есть просили, а Илари глотала слёзы, баюкая в ладонях остывшее крохотное тельце. Не уберегла…
Два дня откармливала пятерых котят остатками бульона да отчистить тряпочкой мягкой пыталась — без матери трогательные пушистые комочки очень быстро превращались в поросят, а перемазанная шкурка совсем не грела. Мяукал громче всех маленький Серебрянка, охотно пил бульон и добавки на радость Илари требовал, явно намереваясь выжить любой ценой, рычал детским ещё голоском Рысь, грызя соску, выбраться из ящика пытались и самостоятельно на поиски матери пуститься Малышка Эль и Черныш, попискивала тоненько самая маленькая из выводка Котинка. Котята выглядели бодрыми и умирать явно не собирались, мяукая на разные голоса так, что у Илари в ушах порой звенело.
Едва саму себя не превзойдя, сплела она кружево дивное и тонкое — там среди листьев порхали птицы, распускались диковинные цветы, стелилась вязь замысловатого изящного
узора, на эльфийские письмена похожего. Продав удачно, не трав себе купила от мучившего кашля и боли в груди, не хлеба — немного круп и главную драгоценность — молоко.
Отпаивала котят подогретым молоком, радовалась за них: теперь-то все жить будут, каждому найду потом человека хорошего, а одного себе на радость оставлю — опустел дом без Эльки и мурчания её ласкового.
Вечером следующего дня умер ещё один котёнок. Илари, увидев, что Серебрянка, всегда бодро требовавший добавки, забился в угол и не двигается, взяла его в руки, пытаясь отогреть холодное тельце. Котёнок сперва кряхтел тихонько, потом беззвучно уже разевал розовую пасть, чуть шевелил передними лапками, обхватывая палец, — задние не двигались совсем. Илари — и вовсе не плачет она, отец всегда сердился, слёзы видя, — просто глаза устали за день, — пытаясь отогреть дыханием, винила себя. Может быть, нельзя было позволять ему есть так много? Неужто перекормила?.. Легче было бы отдать тогда соседу слепых котят, чем видеть, как — на твоих глазах…
А потом, через день, один за другим, погибли ещё двое. И не от перекорма уж никак. Бодрый котёнок как-то враз становился вялым, с трудом ходил — разъезжались задние лапки — и норовил забиться в тёмный уголок. Как ни старалась Илари, забросив на этот день работу, — и ящик поменяла, подстилку выкинула — вдруг зараза какая? — и котят по отдельности каждого вымыла, и заговоры, что бабушка ещё в детстве выучить заставила, читала, — спасти их не сумела.
— За что? — шепнула Илари, глотая слёзы и поднимая глаза к потолку, будто надеясь увидеть сквозь него небо и храм небесный. — Их — за что? Они беззащитные ведь… О, я хотела бы стать той, кто будет хранить кошек и другое зверьё!
Мяукали жалобно оставшиеся котята, смотрели просяще.
— Я расскажу вам сказку, — сквозь слёзы шепнула Илари, держа бережно холодный комочек в ладонях. — С давних пор приставлены к людям ангелы-хранители, что берегут их и выручают из бед. У кошек же — только девять жизней, которых порой оказывалось слишком мало, ведь мир огромен и суров, а маленькие кошки противостояли ему в одиночку, с помощью лишь когтей и клыков… Было бы так и дальше, но взмолилась однажды человеческая девушка: Боже, ведь мир так велик, а звери в нём совсем беззащитны! Названы они меньшими братьями нашими, а уберечь от бед мы их не в силах. Не могу я спасти даже кошек своих, так дай мне сил, чтобы уберечь всех кошек на свете, что приносят нам радость и без устали бдят рядом, когда мы спим, и хранят наш сон! Услыхал Творец просьбу, понял, что от сердца чистого она, — и даровал девушке силу беречь от бед и злых людей меньших братьев и сестёр, и дал ей в помощь Семерых.
Ступают рядом с Хранительницей кошек медно-рыжий, с глазами цвета мёда, Солнечный кот и серебристо-серый, будто летние сумерки, Сумеречный кот, с глазами, сияющими лунным светом. Следом идёт серая кошка с глазами зелёными, будто трава, а за ней — чёрный кот с белым пятном на груди и серо-полосатые двойняшки, брат и сестра, и катится последним беленький пушистый комочек.
Сплетает Хранительница кружево, на которое прикрепляет небесные звёзды, выкладывая дивный узор созвездий, Солнечный кот прикатывает солнце поутру, будто домашняя мурлыка — клубок, Сумеречный же к ночи пригоняет клубок-луну да выцарапывает порой с небес звёзды — те, упав, прорастают цветами — те же звёзды, что успеют собрать ангелы, станут когда-нибудь людскими душами…
Хранительница и семь её кошек спускаются ночами с неба, ходят среди людей — и ни один бездомный котёнок не останется голодным и непременно обретёт своего человека — кто-то поутру обнаружит на своём пороге пушистый глазастый комочек; не останется безнаказанным тот, кто травит бездомных кошек, и без награды — добрая душа, пекущаяся о беззащитных мурлыках…
От сказки стало чуть легче на душе, да и котята, двойняшки Малышка Эль и Рысь, смотрели бодро, глазки ясные, блестящие…
Уж этих-то выкормлю, — решила Илари. — И разлучать не буду, обоих себе оставлю, прокормимся уж как-нибудь. Не век же неудачи у меня будут.
Ещё через день один котёнок всего у неё остался, Рысь, лишившийся серо-полосатой двойняшки, с которой не расставался никогда, спал рядом, распихивая остальных котят, растерянно сидящий теперь в ящике, который был слишком велик для него одного.
Тяжело работать, когда голодно и на душе камень будто, да куда денешься. Только не те уже узоры получались у Илари…
Уж не съела ли чего голодная кошка, успев покормить котят, прежде чем пропасть самой? Городские отбросы частенько посыпали отравой — от крыс. Илари не любила выпускать Эльку из дому, да разве ж кошку удержишь запертой дверью?
Люди виноваты в своих бедах сами, но невинные животные-то при чём? За что ни в чём не повинных котят губить? У людей, говорят, есть ангелы-хранители, а у кошек — нет никого, их и защитить некому, девять жизней — и то не спасают…
Стал неохотно пить молоко всегда бодрый и самый шумный из всего выводка Рысь, в угол частенько забиваться. Илари уж боялась ночи — ночами вцеплялась болезнь крепко не
только в неё, но и в котят, наутро бодрый вечером котёнок едва шевелил лапками…
Держала девушка Рыся в ладонях, грела, мысленно веля заразе, чем бы она ни была, уходить, представляла свет белый, что вымывает болезнь из маленького тельца. Вялый котёнок, полежав так в ладонях, оживал, даже ушки вновь торчком становились, ходить начинал снова, хоть лапки и разъезжались. Не кричал уже — плакал жалобно, будто ребёнок, лишь на руках умолкая, — сердце разрывалось от жалости, но держать его всё время на руках Илари не могла. Только не помогло и лечение неумелое, не была Илари целителем, лишь отсрочить конец сумела.
Котёнок, опрокинувшийся на бок, пытался приподняться, перевернуться, но лапки не слушались. Взятый на руки, притих, зарылся мордочкой в ладонь и не двигался больше.
— Холодный совсем… Не уберегла, никого не уберегла, — непослушными губами сказала сидевшая прямо на полу, спиной к кровати прислонившись, Илари и не услышала своего голоса. — Прости, Элька, не уберегла я твоих котят…
Лопнуло что-то в груди, давившее всё это время, и солоно стало во рту, затуманилось всё перед глазами.
Всё реже дышал маленький серый котёнок в ладонях, а ослабевшая Илари впадала в странное забытье.
И мнилось ей — отворилась дверь и вошёл громадный чёрный кот с белым пятном на груди — точь-в-точь кавалер Эльки, только крупнее. Поднялся на задние лапы и, ступая, будто человек, подошёл и склонился над ней, коснулся мягкой лапой лба.
— Спи, — сказал человеческим голосом кот. — Спи. А я расскажу тебе сказку. Издавна приставлены к людям ангелы-хранители, у кошек же не было никого, кто мог бы уберечь их от бед. Было так, пока не пожелала от чистого сердца человеческая девушка стать той, кто беречь будет всех кошек на свете… Ступает по небу Хранительница кошек, глядит сверху, не обижает ли кто её подопечных, выручает из беды тех, кто к ним добр, наказывает жестокость: не нашёл в себе капельку доброты для пушистого создания — будут преследовать тебя неудачи, пока не задумаешься; и — идут рядом с ней Солнечный кот, чья шерсть — будто медь, а глаза — цвета мёда, и Сумеречный кот, чья шерсть серебриста, как летние сумерки, а глаза сияют лунным светом. И ступают след в след за Хранительницей и небесными котами серая кошка с зелёными, как трава, глазами, чёрный кот и серо-полосатые двойняшки — кот и кошка, клубочком катится белый котёнок…
Илари засыпала, и чуть примурлыкивающий голос странного гостя становился всё тише. И вот уже вокруг — зелёный луг, пушистые метёлки травы щекочут колени, а прямо в синее небо ведёт тропа, густо-густо заросшая весёлыми пушистыми одуванчиками по обочине. Засмеявшись — просто так, потому что было очень хорошо и легко на душе от яркого пушистого солнца в небе, от пения птиц и бездонной синевы с редкими перьями облаков над головой — она побежала по тропе вверх, ничуть от того не уставая. И вышли ей навстречу два громадных кота — солнечно-рыжий, с глазами цвета мёда, и серебристо-серый, будто летние сумерки, с глазами, будто маленькие луны.
Ступала следом пушистая серая кошка с зелёными, будто трава, глазами, ласково мурлыча, а за кошкой — чёрный кот и пушистые серо-полосатые двойняшки, шедшие бок о бок, и последним катился маленький белый клубочек-котёнок…
Склонили головы рыжий и серебристый коты перед ней, молвили человеческими голосами:
— Хранительница…
Засмеявшись, Илари назвала их:
— Солнечный кот, Сумеречный кот. А вот и Черныш, и Малышка с Рысью, и Котинка!
Ласково мурлыкала серая кошка:
— Веррно всё, веррно…
Ступает по небесным тропам Хранительница кошек, и по правую и левую руку от неё
— ступают Солнечный и Сумеречный коты, след в след идут серая кошка и четверо выросших котят…
@темы: божества, легенды, кошки, дети Мау, сказки
-
-
27.11.2015 в 21:01вот я поревела-то!
отлично написано!
-
-
27.11.2015 в 21:08-
-
06.12.2015 в 11:58Эмберли, так вот получилось, а перечитывать я теперь сама не решаюсь - расстраиваюсь (