Подаренные на Новый год "драконьи" открытки еще не закончились))


Ало-белый дракон — как единство алого и белого цветков после Войны Роз, как Роза Тюдоров — принадлежит собору, как и колокол Великий Пётр, как и Сердце Йоркшира. Дракон — тьма и огонь — любит собор всем своим существом — и точно так же ненавидит.
Дракон не раз пытался разорвать эти узы, сжечь собор — но что-то выше него не давало. Собор горел — и восставал из пепла мифической птицей…
Тот, кто нынче был драконом, жил когда-то человеком. Он и сам нёс Слово Божие — но и это пытались отнять у него. Безумец? Разве объяснишь людям, как тяжело жить, слыша зов, не в силах противиться ему и разом — ненавидя?
Зов привёл его к собору святого Петра.
Говорят, кое-где находили окаменелые кости диковинных зверей, которых уж давно нет… Говорят, давным-давно ходили по земле громадные ящеры; родня ли они дракону, что должен был бы являть собою зло? Древние кости — каменели; быть может, и камни собора частью были когда-то драконом, родственным тому, о ком говорит Библия.
Коли сейчас он дракон, таилось ли в его собственной душе зло, которое отзывалось на зов камней в стенах собора? Были те голоса в голове, что велели ему разжечь огонь, на самом деле голосом зла? О том думать не хотелось.
Собор, каменное кружево, — воплощение дара творца своим детям, лучшее, что могут сотворить руки человеческие, и только сами люди могут привнести зло туда, где нет ему места, в дом Отца.

У камней собора, соединённых в одно целое, в одну хвалу господу, была своя мелодия, дивная, высокая и чистая, а те, кто должны были служить Ему и людям — искажали её фальшивой музыкой и поступками.
Он лишь пытался очистить эту мелодию… Огнём.
Несчастный безумец поджёг храм, потому что не умел исправить то, что чувствовал изломанным, иначе.
И корчился, ощущая боль храма, жар раскалившихся камней и слыша стон горящих перекрытий — разве люди могли бы наказать его сильнее?..

Нынче дракон сам часть этой мелодии, он страж собора, чудовище, хранящее застывшую в камне хвалу и красоту.
Тьма и хаос, и яростное пламя в оболочке из железной чешуи— и незримые путы, что привязали его к Йоркскому собору, обязав хранить и сам собор, и всех призраков его, и мелодию звучащую.
И эти узы не разорвать, даже если собор однажды всё-таки сгорит в драконьем пламени…

Годы и столетия плывут мимо; дракон едва ли помнит, как звали его-человека. Порой и вовсе забывает, что человеком когда-то был, и глупая железная птица в своей гордыне не желает сложить крыла, поднявшись возможно выше. Но камни поют ему — и дракон снова вспоминает, и смиряет ярость, и пытается принять своё служенье, наказание оно или награда.
Пусть даже дракон — воплощенье тьмы и зла, но рядом с ним свет только ярче.
Разве святой не смог приручить льва? И лев, узрев истинный свет, служил добровольно, смирив хищность свою.
Значит, и дракон может узреть и силу, и величие, и свет.
И, дракон хочет верить, он однажды найдёт этот свет вовне или вырастит внутри себя, как люди бережно растят прекрасные цветы из малого зёрнышка.
Но чудовища не умеют растить цветы.
Ах, но раз он — чудовище, то у него должна быть не им выращенная роза, которую надобно беречь.
Витраж-роза, окно-роза, хрупкий зачарованный цветок. Хранящий то, что осталось от его человечности.
Дракон взмывает вверх, и крылья его будто облиты кровью в лучах заходящего солнца.

*немного Википедии; собор пытался поджечь Джонатан Мартин, сославшись позднее на голоса в голове