Всё те же, всё там же, что и тут О костре

— Эй, чешуйчатое, не спи, в костёр ухнешь!
— Сам такой, — вяло огрызнулась сонная русалка, у которой никак не получалось поменять удобный в воде хвост на человеческие ножки. — Рога где потерял?
— Зато борода и копыта есть! — тоненько хихикнул кто-то неопознанный.
— Не горит… — маленький огонёк замигал и с шипением погас.
— Конец света грядёт, — уныло напророчила мокрая взъерошенная Сирин с ветви дуба, невесть откуда взявшегося в сибирском лесу.
Дуб согласно покачал ветвями с повязанными на них мокрыми тряпочками, которые были изначально ленточками, долженствующими украшать майское дерево.
Древесные девы вешать эти тряпочки на свои деревья отказались наотрез.
— Лето надо. Хоть кусочек!
В полумраке кто-то чихнул. Русалка шмыгнула носиком, зябко подтянула хвост, попытавшись обхватить руками.
— Потоп великий, что зверей страшных и ужасных извёл… — посулила птица Сирин.
Поодаль дева яблони пыталась уговорить вырасти хоть пару золотистых купальниц. Наверное, она не была для того достаточно троллем*. Пока не получалось даже травы.
— Вот лорд наш явится — прикроет поляну своей силой.
— А сладкого принесёт? — жалобно спросила русалка, и ивовая дева погладила её по голове, как ребёнка.
Что делать, какие-то человеческие привычки всё равно остаются, а лорд Мая не скупился одаривать русалок пироженками.
— Если ведьмы отпустят. Вот уж горазды плясать!
— Жгите уже!
— Дым один от вас.
— Комолым слова не давали!
— А рыбов вообще не приглашали! Мы тут не уху варим!
— Цыц, вы оба! — велела немного колючая дева то ли ели, то ли сосны. — Дедушка где?..
— Да вон, видите, ивы над омутом от храпа дрожат? Мы будили, но дедушка заявил, что до лета мы ему не внучки, на другой бок повернулся — и ну храпеть ещё пуще.
— Лета нет и не будет! — уныло напророчила Сирин и разрыдалась.
В мокром и нагом лесу кто-то согласно стенал, иногда чисто по-волчьи подвывая.
— Без мёда хмельного, истинно радующего сердце, песнь радости в ответ вести не сумею, — заявила сестрица Сирина, Алконост, тщетно пытаясь поправить крыльями сползший по мокрым волосам венец.
— Да пусть хоть всё зальёт, — отмахнулся пока-безрогий-дух. — Заодно снег растопит!
Гамаюн, как истинно мудрая птица, на празднество вместе с сёстрами не явилась.

Посланные на поиски стенающего где-то в чаще моховики верхом на неповоротливых, как динозавры, коряжниках притащили волкоглавого зимнего духа. Тот был понур и облезл, как линяющий зверь по весне.

Следом прибрёл сердитый клочковатый медведь, ткнулся носом в холодные ладошки русалки.

— Суньте его в сугроб, бедолагу, — распорядился комолый дух, благо в овраге поблизости и меж вывороченных корней снег ещё остался. — Да зимнего, а не медведя!

Медведь отбился, а русалки и дева берёзы, перепутав, спросонья чуть не сунули тяжело дышащего открытой пастью зимнего в чахлый костерок, пришлось отбирать.

Тучи-коровы ползли по небу, откуда сыпало нечто непонятное — то ли снег, то ли дождь.

— Кто сожрал мою свирель?! — возопил всё-ещё-безрогий дух.
Догрызающий любовно выглаженную-отполированную свирельку ковряжник поспешно проглотил обломки и прикинулся обыкновенной поросшей мхом корягой.

У огня сушила перья дева-птица, та, что Алконост. Девы яблони и берёзы уговаривали медведя, что вот это, больше на курицу похожее, несъедобное.
Сирин никак не могла определиться, предсказывать ли льды вечные, или пришествие Ящера, но на всякий случай заунывно стенала.
В печально съёжившемся и потемневшем сугробе сидел заблудший зимний дух и шмыгал носом — ему было жарко.
Лорд Мая где-то бродил, явственно опаздывая на собственный праздник.
Бельтайн определённо удался.

*также - "цветок тролля"; изначально, впрочем, "тролль" - волшебство, и так можно было называть любое волшебное создание из тех, что сейчас именуют "фейри".
И да, это всё ещё Сибирь, где первого мая — снег вместо цветов))