На фразу "...забудь, что ты в больнице, что окна - не окна, а тёмные бойницы..." и по мотивам очень давнего разговора о даре, который работает в темнотеВ темноте сбываются чужие кошмары, и хрупкой бабочкой внутри витражного шара дрожит огонёк крыльями-лепестками, бросает разноцветные тени на стены: мой негасимый светильник — диковина из далёких краёв.
Никто не виноват — и закрывшие двери, навесившие запоры, и чудища сбывшиеся, и вечная зима… Лютый холод ожесточает сердца.
Я не сплю который день — страшно снова стать вратами, зыбкие белые стены плывут и потолок качается, звенит оглушительно тишина, не понимаю уже, во сне или наяву...
Какой мир — настоящий?..
Бродит зима за узкими окнами, всюду мёртвое серебро, волчьи песни поют ветра, дрожит огонёк моего светильника — чудища рядом, они рычат, они сбыться хотят...
Кошка однажды пришла сама — как всякой из рода мурчащих, ей засовы и стены не помеха.
— Кошка, — говорю я. — мурчащая. Зачем ты здесь? Есть места теплее!
Кошка смотрит не мигая, и взгляд её светел, как огонёк моего светильника.
Зима растит в сердцах ледяные цветы, люди мрачнеют лицами, теряют остатки теплоты.
...А там, снаружи, лето танцует по заросшей тропе, ветра гуляют вольные, приручи — прокатишься на спине!
На третий день кошка позволяет себя погладить.
Драгоценная шкурка — как бархат и шёлк.
Однажды я перепутаю сон и явь, и чудище клыкасто, когтисто и хищно вместо меня в двери шагнёт.
Кошка вонзает больно когти в колени, урчит и поёт, золото взгляда — драгоценных каменьев дороже.
...А там, снаружи — крик осенней птицы, и небо — хрусталь, кофе пахнет корицей, и сияет яшма-луна.
Кого-то зима тоже одарила, кому-то не нужны запертые двери и на стене блики огня, чудища не моих сновидений, страхи чужие зовут только меня.
Тени ползут по углам, из осколков зеркал — тех, что висели на белых стенах, умножая свет. Зеркала — как вода, вода — это врата, и, однажды, очнувшись, слышу только звон стекла.
В темноте рождаются, сбываются чудовища — я боюсь закрыть глаза.
Кошка лезет под ладонь — не поглажена, мягко и звонко поёт.
...А там, снаружи — нежность стылого ноября, иней серебрится, и тьму разгоняет янтарность огней фонаря.
Огонёк бьёт крыльями под стеклом, в палате за витражными бликами уже сумеречно, по углам — почти темно. Огонь очагов умирает в этой зиме, бледнеют костры в лагерях, перерождаясь в что-то иное.
Чудища рычат.
Кошка смотрит, и я закрываю глаза: верю, в сияньи кошачьего взгляда чужие кошмары меня не найдут.
...А там, снаружи — весна, и берег пустынен, в море впадает небесная вода, и волны твердят моё имя.
Двери крепости моей закрыты и ключ потерян, огонь умирает, за стенами точит зубы зима. Чудища нерождённые ждут, когда я усну, распахну им врата.
Может, когда-то кто-то так же приснил меня.
За окнами-бойницами шепчет насмешливо тьма.
Кошка смотрит на меня, не гаснет огонь в её глазах.
Я сжимаю припрятанный осколок зеркала — острые грани режут ладонь, — рисую силуэт двери на белой стене.
— Мяу, — говорит кошка, приподымаясь и когтя ломаную линию, и странно тянется звук, и дрожат где-то незримые струны.
...А там, снаружи — город светел, и ветер меж шпилей поёт, я гуляю по крышам, и смешной хранитель, крылами как кот полосатый, рядом идёт.