Скользит гребешок по волосам, те шёлковой волной укрывают спину.
— Потерпи, Соль, распутаю узелки и заплету тебе косу — подружки обзавидуются...
— Почему ты меня так называешь? — отвлекается русалка.
Лён приостанавливается на миг, гребешок в руках замирает, и русалка, извернувшись так, будто в теле у нее вовсе нет косточек, с любопытством заглядывает ему в лицо.
— Зачем ты жмуришься? И вздрагиваешь, будто я уже тебя укусила!
— У тебя косы — золотые, ровно солнышко выглянуло, — отзывается Лён не сразу.
— Под водой не хватает солнышка, — важно соглашается русалка. — Не бойся, не укушу, белоголовый, пока не заплетешь, сестрёнки так не умеют.
Лён вздрагивает снова, сжимает гребень крепче.
Не знал Лён сестрёнки, далеко был, когда родилась. Не плел косы ей, не баловал, не утишал слёзы от детских, но таких важных и громадных обид. А как вернулся с войны, только и сказали соседи — дескать, была у тебя сестра, да утонула в озере, а может, и помог кто. Родители до возвращения сына не дожили: старая кровь в нём одном проснулась — было, видать, по малой толике с обеих сторон, того и хватило. Лёна внучком кличут те, кого он детьми помнил.
Сходил Лён на могилки, постоял молча, потом поклонился — да и отправился на озеро.
— Хорошо, что я сразу тебя не съёла, — говорит русалка, вертясь на месте, будто обычная непоседливая девчушка — вскочить бы, побежать с подружками играть. — Ты тёплый и косы плетёшь красиво.
— Сиди уж, егоза.
Скользит гребешок — деревянный, берёзовый, то дерево мёртвых, — по золотым прядям, выпутывает шёлковые плети водорослей.
Отложив гребешок, Лён плетёт косу замысловатую — две косы гордой короной сестрёнке никогда уж не носить, — как видал у дочерей княжеских.
Жители села-то надеялись — избавит их Лён от напасти, перестанут рыбаки пропадать да мальчишки шебутные.
Только рука не поднялась — отпустить.
Нежить водяная… Сестрёнка любимая, которой не знал никогда.
Притихла русалка под касаниями бережными, жмурится на солнышко — кабы не зубы острые да не бледность, не отличишь от обычной девчушки…
— Холодно ведь в омуте, — говорит Лён едва слышно. — День на день похож, солнца ясного не видно, муть одна...
— У меня сестрёнки-подружки есть, — гордо сообщает русалка. — Рядом с тобой я могу и на солнышке греться, оно не жжётся. А скучно покажется — мы с сестрёнками утащим в омут кого, поиграем — то-то весело будет!
— Не трогай людей, Соль, — просит Лён. — Не надо…
Русалка шипит кошкой рассерженной:
— Жжётся, не зови меня так, нет у русалок имён! Укушу в следующий раз!
Плещет вода у камышей, будто рыба средь дня играет — верно, подружки украдкой подсматривают. Не любит нежить света прямого, всё в тени прячется...
Молчит Лён, вплетает ленту шёлковую в волосы сестры-русалки — золотые, солнечные, как имя той, кем она была, пока — жила.