Первый дождь

[tuomituulikki]

Вторая сказка о Весеннем Дожде

Весенний дождь приходит ночью, в одну из последних ночей месяца, что принадлежит Марте, сестре Февраля, в чьей крови тоже поёт зимнее серебро.
Может, серебро это поёт и для Весеннего Дождя, что ничуть не похож на родича-Летнего.
Пряди, пепельные пряди до плеч, похожие на перья, звенящая подвеска у виска, летящие долгополые одежды, неуместные среди потемневших упрямых сугробов — он будто потерявшаяся птица, а ветра любят птиц.

Весенние ветра — растрёпанные, буйные, незлые, но озорные. То приносят обманчивое тепло, то, играясь, пригоняют хмурые, сонные снеговые тучи.

Один из ветров, играющих в вышине неба, — этакий лохматый прозрачно-серебристый змей, то ли в перьях весь, как древнее змеиное божество, то ли пушист, как кот, налетев, треплет волосы, срывает из озорства звенящую подвеску — пёрышки и капельки хрусталя.
— Здравствуй, — чуть удивлённо отзывается Дождь, протягивая руку.
Ветер — холодный, прозрачный, серебристый — ткнувшись в ладонь прохладной упругой мордой, свистит в восторге, взвивается вверх, заставив пригнуться макушки мокрых темных деревьев, снова дует вниз, устроив небольшой такой ураган, и вообще ведёт себя как радостный щенок — если бывают прозрачные щенки, умеющие даже устраивать небольшие бури.
— Проводишь меня?
Ветра не умеют говорить, а потому Ветер лишь свистит по-птичьи одобрительно, взъерошив пепельные пряди, роняет в ладони подвеску, вьётся вокруг. Говорят, у ветров короткая память — очень уж ветрены! — Ветер, похожий на лохматого змея, может, и вправду не помнит весну, что ушла, но и этой весной первый Дождь ему по нраву.

Весенний Дождь — предвестник тепла, но приходит он тогда, когда вокруг ещё снега, зябко и неуютно, и лишь дороги выгибают тёмные спинки под неслышной поступью, встряхиваются, с радостью избавляясь от надоевшей тяжести наледи.

Весенний Дождь не помнит, откуда приходит, не знает, куда уйдёт, да и что ищёт — неведомо: память молчит, неверная и обманчивая, как начало весны, может, унесло её талой водой, потому и печальны глаза-тёмные звёзды, оттого и зябко ему, а до моста надо поспеть к рассвету, и окажется ли он именно тем, что не был построен — вырос из чьего-то сна, и расцветут ли подснежники, стоит ступить на него…

Ветер снова свистит птицей, метнувшись прочь, вдоль домов, заглядывая в неосторожно распахнутую форточку — одну, другую, третью, набравшись тепла, возвращается и обнимает за плечи Дождь, что зябнет, укутывает как плащом, согревая.
Весенний Дождь впервые улыбается:
— Спасибо…
И даже не тепло, нежданное, тому причиной. Ведь одиноко может быть любому, а тем более — тому, кто потерялся.

Уходит месяц, что на грани меж зимой и весною, Леди Марта, что сестра лорду Февраля — а тот пастух потерянных душ! — собирает последние потерянные души. Быть может, думается Дождю, он — одна из них? Отстал, потерялся, не помня себя, не нашёл пути… куда-то.
Каждая весна — будто впервые, он не помнит себя, зато откуда-то ведом язык вод и ветров, и кажется — с песней звенит-дрожит где-то хрупкая грань, вот-вот переступит и вспомнит всё.

Каждой весной Весенний Дождь поёт, не умея песню эту сдержать, даже если б захотел, и весенняя песнь эта — серебро капели, нежный затухающий звон, песнь без слов, да и кому нужны слова?
К песне прислушиваются ветра в вышине, танцуют, спускаются ниже (Ветер ревниво гонит прочь, скалится прозрачными зубами, а сам перебирает припасённые нежные, чистые голоса флейты и скрипки, что подхватил, верно, в одном из подземных переходов, ухитрившись пробраться в приоткрытую дверь), гонят тучи — и те роняют вместо снега дождь, холодные капли, от которых темнеют, съёживаются упрямые сугробы, последние снежные звери.

Дождь поёт, ступая неслышно и мягко светлыми сапожками, потемневшими от воды, тонко и печально его лицо, тёмно-прозрачны, как воды весенней реки, глаза.

Ветер шумно гонит прочь бледных призраков зимы — те истаивают, как снег под дождём.

Тают за спиною снега, вздыхает сонно чёрная река, перешептываются дома, теряя снеговые шапки, ветра гонят следом по небу тучи, и шелестом отзываются тяжёлые капли, выстукивают по крышам извечную мелодию.
Подрагивает под ногами земля, что освобождается от снежной шкуры, и пряди полёгшей рыжей травы — будто грива неведомого зверя, вот бы взять и расчесать гребнем — и зверь замурлычет довольно.

Весело свистнув, встряхивается рядом Ветер-змей, обдав брызгами, ерошит гриву зверя-земли, смеётся почему-то девичьим смехом (ну, какой подхватил!), разгоняет глубокую лужу на пути Дождя, позволяя ей вновь сомкнуться уже за ним.
Дождь мимолётной лаской проводит по голове и ушам, что только для него — материальны, ступает дальше — и поёт. Насколько достанет сил вести песню, столько снега, стылой затаившейся зимы уйдёт под дождём, убежит звонкими ручьями, неся с собой непременные весенние кораблики — из коры, из газет, в эту пору каждого, кто видит ручей, тянет пустить кораблик.
По ручейкам кораблики доберутся в реку, а оттуда — в море, те, что дойдут — вырастут в крылатые корабли, гавани их — во снах, приходить они будут вместе с морем, что в каждом живёт, за каждым однажды вернётся.

Весенний Дождь из перезвона капели, из хрустального серебра свивает весеннюю песнь, вплетая журчание ручьёв и свист Ветра, и вздохи чёрной реки, и звон мокрых ветвей (деревья ещё видят сны, но вот-вот проснутся, и большеглазые ушастые вымокшие сны выглядывают с любопытством из-за корней).

Дождь идёт, глядя не по сторонам — всё чужое! — на тёмное небо, всё ещё роняющее воду, но медленно истаивающее до серебристой прозрачности, и похож на потерявшегося фейри, на заблудившуюся птицу, а ветра любят птиц.

Ветер с радостью подхватил бы Дождь, унёс бы на спине туда, где спит на туманной косе заброшенный маяк, где нежный туман как молоко, а в самый нужный час на вершине маяка загорается призрачная звезда для тех, кто потерялся — вдруг звезда загорится и для Дождя, или отнёс к мосту, что тот так ищет, но дойти туда можно лишь самому.
Впрочем, ветра унывать не умеют, и Ветер уверен, что Весенний Дождь однажды найдётся, и белые цветы расцветут.
Ведь находится всякий раз потерявшаяся вроде бы весна?..

Дождь ступает по дорогам, бьются одежды бледного шёлка на ветру, будто крылья птицы, и вода поёт, и танцуют ветра в вышине.
И вырастает где-то сквозь завесу воды чёрный мост, что никем не был построен.