Облачные Глубины

[tuomituulikki]

Вансайрес с любовью. Эта сказка - для тебя.


Нехорошие нынче были облака — серо-сизые, грозовые.
Нол-ор уж пожалел, что отправился сегодня в плавание. На вёслах до бури не успеть вернуться, тем более все воздушные течения нынче изменили русла, а парус бессильно обвис — стояло полное безветрие. Дозовёшься ли в эту пору, перед ненастьем, хоть одного из ветров?
Явившийся на зов ветер был совсем юным — пушистым и несмелым, и явно пока безымянным. Нол-ор потрепал его по спинке, и довольный ветер нырнул в облака, вынырнул, высунув лобастую прозрачную голову, ухмыляясь во всю пасть.
— Работай, — строго сказал ему Нол-ор.
Ветер свистнул, боднул лодку в борт — та опасно закачалась.
Крутившаяся поодаль любопытная алая рыбка, то и дело показывавшая то спинку, то бочок, плеснула хвостом, ныряя глубже в облака.

— Ну, не балуй, — одёрнул Нол-ор, с трудом удержав равновесие. Это с ветрами постарше так нельзя — разобидятся ещё, бед натворят. И домой вовек не вернёшься. А с юными только строго надо — те ещё баловники.
Ветер снова весело свистнул, вымахнул из облаков, замер на миг, давая себя разглядеть — полупрозрачный змей, очертания его тела лохматились, размывались — потоки воздуха текли в разные стороны. А потом изогнулся, затанцевал в воздухе, свился на миг в клубок — и тут же из клубка метнулась голова, едва-едва не ударив в выгнувшийся парус. Стройная «Маринера» быстро заскользила по облакам.
Хорошо — как раз успеет домой до того, как явится шквал — не чета юному озорнику, древнее чудище, не слишком-то жалующее небесных жителей, от него не откупишься булочкой или свитком (ветра обожали свитки — ими было так здорово шуршать, а уж если там была начертана сказка — то было особым лакомстом).

Лодка стукнулась о причал носом, развернувшись от удара, затанцевала на взволновавшихся облаках. Нол-ор достал свиток — на нём внучка самого Хранителя Памяти, Фаи-ра, начертала сказку. Безымянному юному ветру хватило бы и пустого, да последний Нол-ор в прошлый раз скормил залётному бризу. Мелькнула на миг изящно начертанная самой тонкой кистью вязь букв — и ветер буквально слизнул с рук подношение. Облизнулся довольно, свистнув, взъерошил Нол-ору волосы — и умчался. И повязку налобную утащил, озорник этакий. Сказку Фаи-ра вскоре будут высвистывать все малые ветра, что любят повторять однажды услыханное, умеющие говорить с ними — перескажут людям… Всякой сказке надо быть рассказанной, иначе она зачахнет и погибнет в конце концов, выцветет тушь в вязи букв, опустеет один из свитков, что в Хранилище Памяти лежат, а так — может быть, однажды даже сумеет где-то для кого-то воплотиться. Может, даже сказка о том, что под облаками есть обитаемая твердь, сбудется.

О Заклинателе Ветров тоже ведь когда-то начертали сказку… А нынче, приносили слухи дожди — вода-то всё помнит и хранит, никогда ничего не забывая, недаром Хранители Памяти первым делом учатся с нею договариваться, — на Западе, где-то подле Высоких гор, и впрямь обитал некий Усмиритель ветров. Хотя как можно усмирить стихию, то, что вольно по сути своей? Суть не запрёшь, её разве исказить.

Нол-ор привычно метнул конец, накинув его петлёй на кнехт, потом подтянул лодку к причалу. Убрал парус, выбравшись, тщательно закрепил швартовые концы, чтобы лодку не унесло идущей бурей. И только потом, вытащив на причал плетёную корзину, сквозь прутья крышки и боков которой чуть светились розово-золотистые плоды Рассветного Древа — развезти их всем жителям селения он сумеет только после ненастья, — позволил себе залюбоваться.

Было тихо — ни весёлых трелей вездесущих алых рыбок, ни пения воздушных потоков; так тихо, что слышно было поскрипывание старого дома, едва приметно покачивающегося на облаках.
Потемнело; сизые облака окрасились в тревожный, но красивый алый цвет. Серебряные предгрозовые искры танцевали в остро, пряно пахнущем воздухе, вдалеке тепло мерцал цветок негасимого огня Облачного маяка.
Сказительница, бывшая до Фаи-ра, начертала когда-то сказку о смотрителе маяка, что, быв однажды человеком, наказан был за гибель священной птицы морей, сам заняв её место. Годы спустя ему вновь позволено было стать человеком…
Кто знает, может, это про их Смотрителя? Сказители и сами не ведают, откуда берут свои строки. Смотритель любому обществу предпочитал свой Маяк — и ветер; поговаривали даже, что и сам Маяк — живой и почти разумный. Нол-ор оказался однажды внутри — и это было неуютно: за ним будто всё время следил чей-то взгляд, и даже чудесный вид со смотровой площадки на Облачные Глубины не отвлёк от тревожного чувства.

Малые ветра утихли и попрятались, чуя приближение древнего безымянного чудища — поглотит и не заметит… Облачные жители находили порой после шквалов качающиеся на облаках обезглавленные тела полупризрачных лохматых змеев, не успевшие ещё истаять.

Первый порыв ударил в причал, и «Маринера» затанцевала на облачных волнах. Убедившись, что она пришвартована надёжно, Нор-ол прихватил корзину и поспешил укрыться за стенами дома.

Шквал пришёл-налетел древний, такой старый, что если и было имя у него когда-то, в бытность обычным ветром, то давно затерялось в глубинах времён.
Дом качался, стонал от ударов разъярённого ветра, несущего с собою воды, и Нол-ор, опустив нож, которым вырезал из кости небесного кита украшение для оконных наличников (чуть ошибёшься — повредишь пористый, хрупкий материал), прислушивался к тому, что творилось за стенами, снаружи.
Ветер и вода — слишком разные стихии, вечно борются за первенство, а ссоры их могут большой вред принести.
Кабы и впрямь жил в облаках Заклинатель Ветров — сумел бы он усмирить этакое чудище, явившееся из неведомых пустынных глубин? Такого и именем данным не укротишь, даром самым ценным не откупишься.

Когда ветер наконец-то утих — нынешняя буря была долгой, Нол-ор вышел наружу — осмотреть возможные повреждения стен дома и причала. И не унесло ли «Маринеру»?
Блестели мокрые доски настила.
В ледяном воздухе повисло зеленовато-алое мерцание, отражаясь переливами в клубящихся всё ещё недобро тёмных облаках, холодные огоньки светились на мачте «Маринеры». Язычки зеленоватого пламени с алым подбоем, отделяясь, вспархивали алыми бабочками, что, отлетев, рассыпались истаивающими искорками.
Чистым сиянием разгоняли тьму распустившиеся на облаках белоснежные лотосы. Лотосы эти распускались ненадолго и лишь после сильных бурь, когда мир, кажется, умирал, после ненастья рождаясь заново, чистым и невинным.
Облачные Глубины дышали свежестью и благоуханием лотосов.

Наверное, для того и нужны бури, — подумалось Нол-ору. Для того, чтоб унести, смыть ненужное, застаревшее, явить незамутнённое, чистое и ясное.

Где-то в неведомой дали над головой высоко запел одинокий кит.