4. Антоний и
Эрривэ. Сбор душ
В Йольские Ночи Духов с небес льётся обильный звёздный дождь. Из звёзд могут родиться человеческие души, потому на упавшие звёзды много охотников кроме мечтающих исполнить свои желания людей. Маленький ангел Антоний, зябко кутаясь в крылья — холодно! — выходит ночью с корзинкой — собирать упавшие звёзды.
Бродят в безвременье Йольских ночей неприкаянные духи, выбираются, осмелев, нездешние создания.
Прислушиваясь к стенаниям духов (на заснеженных улицах мигают рыжие фонари, не справляясь с темнотой этих ночей), пытающихся обратить на себя внимание людей, почувствовать хоть на миг тепло живых, ангел выбирает звёзды из снега, отогревает дыханием каждую, пока морозное пламя не сменяется ласковым сиянием, и складывает в корзинку. По ночному небу скользят косматые облака причудливых очертаний и неясные тени таятся в позёмке, деревья тянут к страшному небу корявые руки, вскрикивают снежные птицы, невидимые на снегу, а ветер порой взвывает голосами нездешних псов. Антоний зябко поводит плечами, старается не смотреть на танец снежных птиц, на всё ближе подползающие тени — чтобы они в ответ не заметили его. Он слабый ангел, но и его сияние привлекает обитателей иной стороны. Пока тени скользят вокруг, не трогают, и ангел спешит, обжигает руки о дикие звёзды, — а корзинка и на четверть ещё не полна…
читать дальше
Тени кружат вокруг, чуя запах иной сути, но не видят, не могут напасть. Но строптивая падучая звезда выскользнула из рук, оцарапав до крови, - и тени взвыли радостно, увидев ангела. Не убежать - здесь столько еще звезд, и взлететь не дадут, опутают крылья...
Антоний, упав, закрывает корзинку грудью и крыльями: делайте что хотите, но звёзды я вам не отдам! Из них ведь расцветут людские души... Зажмуривается, ожидая удара, понимая, что защититься не сумел бы, даже не будь в руках драгоценной корзинки.
Помогите...
И буквально чувствует, как отшатываются голодные тени, чем-то испуганные, и светлее становится непроглядная ночь. Подняв голову, видит стройный силуэт, вставший меж ним и вечно голодными тенями. Собрат - едва заметное чистое сияние, окутывающее фигуру, не даёт ошибиться. Откуда?..
Ангел же чуть пригибается, взмётываются из-за спины громадные крылья, взрезая кончиками снег; вздыбливаются перья, отчётливо отливая сейчас серебром на заострившихся кромках.
Антоний, прижав к себе драгоценную корзинку, прикрывая руками сияние звёзд, разгоревшихся, кажется, только ярче, смотрит во все глаза.
Ангел не глядя ударяет крылом, отшвыривая от себя подобие пса — сгусток тьмы с алыми огнями вместо глаз, делает шаг вперёд, вскинув руки, и вспыхивает ослепительно белый свет, заставив Антония болезненно зажмуриться.
Тени с визгом уползают, и боевой ангел их не преследует; из тьмы медленно проступает силуэт всадника на рогатом звере; вот рядом воссияли глаза даже не белых - серебристых, будто иней, волков. Всадник на олене глядит в упор, и глаза его — морозное звёздное пламя; сияние ангела разгоняет тьму, но странным образом обтекает предводителя Зимней Охоты.
— Уходи, — говорит боевой ангел. — Эти души уже не твои.
Всадник... всадница? - медлит; горят желтизной в ожидании глаза седых волков.
- Ты же знаешь, страж, хранящий равновесие, - голос звучит надтреснутым серебром, - Сейчас моё время и моё право.
- Я... знаю, - кажется, слова даются боевому ангелу нелегко, присутствие Зимней Охотницы, что если и не сама из старых богов, то родня им, давит на него.
Антоний, которого старший брат загораживает спиной и распахнутыми крыльями, ощущает лишь эхо той страшной давящей силы, что выламывает крылья, понуждает отступить, подкашивает колени.
Ангел упрямо вскидывает голову, а в руке неярким сперва свечением проявляется тонкий клинок, чьё сияние постепенно разгорается ярче.
- Против меня? - удивляется Охотница - её сила и её время, а ангелам не под силу противостоять тем, кто был на Земле до них, - древнее, опаснее, слишком иные, чтобы можно было легко с ними справиться.
Волки беззвучно оскаливаются, качнувшись вперёд серебристой волной.
Едва заметная светлая дымка на седле перед всадницей обретает на миг силуэт ребёнка, обратившего лицо к Охотнице и беззвучно просящего о чём-то.
- Стоять, - властно осаживает Охотница, и волки вновь замирают, обратив разочарованные морды к хозяйке. Охотница же серебристо смеётся: - Что же - пусть будет так! Эта детская душа просит за вас! Но предсказываю тебе, страж: однажды твоё упрямство принесёт тебе беду.
Резкий свист, налетевший свирепый ветер, принёсший с собой крупные хлопья снега, - и вот бешеная кавалькада, унося с собой собранные детские души, уносится прочь по небесным тропам.
Боевой ангел смотрит им вслед, и от него почему-то веет печалью. Перья вновь укладываются гладко, безобидно, и Антоний осторожно гладит кончиками пальцев огромное крыло, не удержавшись, касается украдкой заплетённых в косу тёмно-рыжих волос, почти опасаясь обжечься. Разве бывают — такие?..
— Что ты? — вздрогнув, оборачивается к нему небывалый, рыжий ангел, и Антоний не может ответить: у него захватило дух под взглядом строгих, прозрачно-серых глаз, от сияния старшего хочется зажмуриться.
Боевой ангел выпускает из рук клинок, и тот исчезает, не долетев до земли; складывает крылья за спиной, притушив своё сияние.
— Я — Эрривэ, — говорит он. — Как тебя зовут, собирающий звёзды маленький брат?
Косматые, недобрые облака вдруг расходятся, и на Землю взглядывают ясные звёзды — наверное, они тревожатся о судьбе упавших сестёр...
Ангелы, первые дети Господни, не лишены гордыни, к сожалению, ничуть не уступая в этом смертным. Антоний — слишком слаб, слишком незаметен и сер — и мало кто из старших братьев давал себе труд не то что запомнить его имя — просто заметить… Но этот незнакомый ангел за него сегодня вступился, и Антоний вдруг чувствует, как на глаза наворачиваются слёзы. Он слишком много времени провёл среди людей…
— Антоний, меня зовут Антоний… — боевой ангел делает несколько шагов по снегу, к чему-то прислушиваясь, и, кажется, едва не принюхивается, вновь встопорщив перья на сгибе крыльев, — уж наверное, он замечает куда больше, чем дано Антонию. — Я хотел бы угостить тебя чаем, старший брат… — робко говорит ему в спину Антоний. Пусть это совсем по-человечески, но ему очень не хочется, чтобы дивный осенний ангел сейчас ушёл навсегда.
Строгие серые глаза обернувшегося к нему ангела вдруг теплеют, мягкая улыбка чуть касается краешков губ.
И Антоний пока несмело улыбается в ответ, не зная, что сейчас тоже сияет — не так яростно и нетерпимо, как боевой ангел; его свет — ласковый и тёплый.
А звёздный дождь всё льёт и льёт холодное пламя с небес.
*Эрривэ - ноябрьАПД: правка внесена;
Рождественский кусочек:
4. Антоний и Эрривэ.Тихая ночь
Канун Рождества — светлая и тревожная разом пора для ангелов. Всякий раз они ждут с нетерпением (которое ладно бы присуще смертным, но ангелам!) наступления единственной ночи, будто боясь, что та самая указующая звезда так и не загорится... И что тогда? Зачем тогда ангелы?.. Чьи они? И дивные светлые существа чувствуют себя почему-то маленькими потерявшимися детьми, не находя себе места.
Антоний, сбросивший привычный облик серого человека, тоже ждал наступления ночи, выбравшись на крышу, чтобы видеть город и небо разом. Было морозно, и кружили хлопья снега диковинными снежными бабочками — чистыми и светлыми — в свете рыжих фонарей и сияющих гирляндами витрин.
Разглядишь ли сквозь тучи одну-единственную, но самую важную звезду?..
Антоний зябко закутался в крылья, подышал на ладони. Его тепла не хватало, чтобы согреться...
Плечи укрыло теплое крыло — Эрривэ, и Антоний чуть подвинулся, давая место старшему брату, опустившемуся рядом. Осенний ангел не сказал ничего, да и не нужны были слова — ангелам; волшебная ночь, тихая ночь, падавший снег выбелил рыжие волосы старшего брата, заглушил все звуки — будто сам мир затаил дыхание в ожидании.
И даже запущенный кем-то фейерверк бесшумно осыпался золотыми звездами, словно тоже боясь спугнуть торжественно ступающее чудо, не оставляющее следов на чистом снегу.
Тихонько и робко мяукнула позади озябшая бездомная кошка, невесть зачем тоже выбравшаяся на заснеженную крышу, и Антоний под громадным крылом брата чуть приподнял свое крыло, позволяя и кошке забраться в тепло.
Два ангела в молчании глядели на город, притихший, сонный, сказочный, мерцающий чистым искристым снегом в свете неярких рыжих фонарей, с голубоватыми лохматыми тенями, таящимися за светом витрин и фонарей; глядели в небо, где разошлись тяжелые ленивые тучи, ожидая, когда загорится в нем та самая, единственная звезда.
Греясь в их сиянии, тихо мурчала маленькая бездомная кошка.
Чудо тихонько ступало в морозной безмолвной ночи Рождества, и от бесшумной поступи его незаметно изменялся мир, а в снегу мерцали звезды.